Меню

Главная
Случайная статья
Настройки
Использование психиатрии в политических целях в СССР
Материал из https://ru.wikipedia.org

Использование психиатрии в политических целях в СССР (карательная психиатрия в СССР[1][2]) — практика борьбы советских властей с диссидентами и правозащитниками, заключавшаяся в злоупотреблении психиатрическим диагнозом, лечением и содержанием в изоляции. Вынесение психиатрического диагноза позволяло властям избегать гласного судебного процесса над инакомыслящими, отправляя их в психиатрические больницы без суда и на неопределённый срок. Кроме того, объявление несогласных психически больными позволяло властям уходить от вопроса о политических заключённых.

По определению психиатра, президента Ассоциации психиатров Украины бывшего диссидента и политзаключённого Семёна Глузмана, злоупотреблением психиатрией, в том числе и в политических целях, является, в частности, умышленная экскульпация (признание невменяемыми) граждан, по своему психическому состоянию не нуждающихся ни в психиатрических мерах стеснения, ни в психиатрическом лечении[3]. По определению всемирной организации «Глобальная инициатива в психиатрии»[англ.]), под использованием психиатрии в политических целях понимается злоупотребление психиатрическим диагнозом, лечением и содержанием в изоляции в целях ограничения фундаментальных прав человека для определённых лиц или групп в обществе[4].

В СССР имели место систематические злоупотребления психиатрией в политических целях[3][5][6][7][8][9][10][11][12][13]. На протяжении XIX века в России отмечены лишь единичные случаи использования психиатрии в политических целях[14], единичными такие случаи были и в первые годы существования советского государства[15]. Намного более частый характер политические злоупотребления психиатрией приобрели в 30—50-х годах XX века[14][15], однако лишь в 1960-х годах психиатрия стала одним из главных инструментов репрессий в СССР[15].

Психиатрия брежневского периода использовалась как орудие для устранения политических оппонентов (диссидентов) — людей, открыто выражавших взгляды, противоречащие официально декларируемым догмам[16]. Политические злоупотребления психиатрией в СССР получили осуждение мировым психиатрическим сообществом[13][14][17][18][19]:330[20], что привело к выходу Всесоюзного научного общества невропатологов и психиатров из Всемирной психиатрической ассоциации в 1983 году[18].

Систематическое использование психиатрии в политических целях в СССР прекратилось в конце 1980-х годов, и в начале XXI века в России и других бывших советских республиках отмечаются лишь отдельные случаи такого рода[15].

Содержание

Предыстория. 1920—1950-е годы

На протяжении первых лет существования СССР было несколько единичных попыток использовать психиатрию в политических целях[15]. Самым примечательным случаем такого рода стал случай одного из лидеров Партии левых социалистов-революционеров Марии Спиридоновой[18], заключённой в Пречистенскую психиатрическую больницу по приказу Дзержинского в 1921 году[21][22].

Политические злоупотребления психиатрией участились в 1930-х годах. В политических целях использовалась первая тюремная (специальная) больница в СССР — Казанская тюремная психиатрическая больница НКВД СССР. По некоторым данным, в ней содержалось как множество лиц, страдавших психическими расстройствами, так и множество людей без психических нарушений[15]. Существовало ещё несколько тюремных психиатрических больниц в 1940—50-е годы, к которым относились, в частности, созданная в 1951 году в здании бывшей женской тюрьмы (рядом со знаменитыми «Крестами») Ленинградская ТПБ; тюремно-психиатрическое отделение Бутырской тюрьмы; тюремно-психиатрическая больница в районе города Томска[23].

В тюремных психиатрических больницах в сталинское время и первые послесталинские годы находились, в частности, заключённые туда по политическим причинам А. Г. Гойхбарг[21], первый президент Эстонии Константин Пятс[15][24], известный партийный работник С. П. Писарев, генерал КГБ СССР Павел Судоплатов (участвовавший в репрессиях в сталинское время и в середине 1950-х годов симулировавший психическое заболевание, чтобы уйти от ответственности)[21], двоюродный брат первого секретаря Израильской коммунистической партии Микунис, бывший начальник штаба ВМС адмирал Л. М. Галлер, знаменитый советский инженер и авиаконструктор А. Н. Туполев[23].

В 1955 году С. П. Писарев, подвергшийся репрессиям за критику КГБ в связи с так называемым делом врачей, начал после своего освобождения кампанию против политических злоупотреблений психиатрией[15]. Он добился назначения специальной комиссии ЦК Компартии, которая пришла к выводу, что злоупотребления действительно имели место, и подтвердила высказанные Писаревым обвинения в постановке ложных диагнозов, привёдшей к тому, что психически здоровые люди подвергались изоляции в тюремных психиатрических больницах. В результате сотни здоровых людей были выпущены из больниц, а виновники их диагнозов отстранены от дел. Однако впоследствии отстранённые комиссией врачи и администраторы вернулись на свои места, участники комиссии — удалены под разными предлогами из аппарата ЦК[25], а практика госпитализации инакомыслящих, не страдающих психическими заболеваниями, продолжилась[24].

Основной период. 1960—1980-е годы

Юридическая ситуация

В октябре 1960 года Верховный Совет РСФСР принял Уголовный кодекс РСФСР, заменивший собой Уголовный кодекс 1926 года. Для осуждения диссидентов использовалось более 40 статей УК РСФСР, при этом в республиканских УК менялся лишь номер статьи, но содержание было идентичным. Самой «употребительной» статьёй, по которой проходили диссиденты, в УК РСФСР 1960 года была статья 70 УК «Антисоветская агитация и пропаганда»[26].

Статья УК 64 «Измена Родине», содержащая упоминание о «бегстве за границу или отказе возвратиться из-за границы в СССР», позволяла подвергнуть репрессиям, в частности, тех, кто пытался эмигрировать за границу. Благодаря статье 72 «Организационная деятельность, направленная к совершению особо опасных государственных преступлений, а равно участие в антисоветской организации» в заключении оказывались члены организаций (в том числе социалистических и коммунистических), созданных не по указанию властей, а по инициативе рядовых граждан. Лица, осуждённые по статьям 70, 64 и 72, нередко оказывались в психиатрических больницах[23].

В 1966 году был издан Указ Президиума Верховного Совета РСФСР «О внесении дополнения в Уголовный Кодекс РСФСР», дополнявший ряд статей, использовавшихся для осуждения диссидентов, статьями 190.1, 190.2, 190.3 следующего содержания[26]:
  • статья 190.1 — «Распространение заведомо ложных измышлений, порочащих советский государственный и общественный строй»;
  • статья 190.2 — «Надругательство над Государственным гербом или флагом»;
  • статья 190.3 — «Организация или активное участие в групповых действиях, нарушающих общественный порядок».


Статью 190.1 имели в деле многие заключённые специальных психиатрических больниц[23].

В УК РСФСР 1926 года существовала статья 148, согласно которой «помещение в больницу для душевнобольных заведомо здорового человека из корыстных или личных целей» должно было наказываться лишением свободы на срок до трёх лет[23]. В УК РСФСР 1960 года аналогичной статьи уже не было, её (статью 126.2 УК РСФСР) ввели лишь 5 января 1988 года.

Как отмечает историк-архивист, консультант Комиссии по реабилитации жертв политических репрессий при Президенте РФ[27] А. Прокопенко, объявление неугодных людей невменяемыми позволяло без привлечения внимания мировой общественности и связанного с этим шума изолировать их в психиатрических больницах. При этом можно было заявлять, что в СССР исповедуется самая либеральная концепция права, поскольку правонарушитель в подобных случаях рассматривается скорее как больной, которого следует лечить, чем как преступник, подлежащий уголовному наказанию[21].

Кроме политических статей, к инакомыслящим, в том числе и помещавшимся в психиатрические больницы, порой применялись и уголовные статьи — например, статья 209 «Систематическое занятие бродяжничеством или попрошайничеством»[23]; обвинение в «хулиганстве», «паразитизме», «участии в незаконной торговле»[12]. Использование уголовных статей было ещё одним способом избежать широкого общественного резонанса, который в ряде случаев получали политические дела[23].

Принудительные меры медицинского характера (помещение лиц, обвинённых по уголовным и политическим статьям и признанных невменяемыми, в психиатрические больницы) в РСФСР официально регулировалось статьями 11, 58—61 Уголовного кодекса 1960 года, статьями 403—413 Уголовно-процессуального кодекса и подзаконными нормативными актами (инструкциями)[23]. В статье 58 УК РСФСР указывалось[28]:

К лицам, совершившим общественно опасные деяния в состоянии невменяемости или совершившим такие деяния в состоянии вменяемости, но заболевшим до вынесения приговора или во время отбывания наказания душевной болезнью, лишающей их возможности отдавать себе отчёт в своих действиях или руководить ими, судом могут быть применены следующие принудительные меры медицинского характера:
  1. помещение в психиатрическую больницу общего типа;
  2. помещение в психиатрическую больницу специального типа.


Существовал и другой вариант развития событий — госпитализация без возбуждения уголовного дела, в рамках медицинских нормативных положений[29]. В 1961 году вступила в действие «Инструкция по неотложной госпитализации психически больных, представляющих общественную опасность»[26], утверждённая Минздравом СССР (от 10 октября 1961 года 04—14/32). Она фактически придала законность внесудебному лишению свободы и насилию над здоровьем людей по произволу власти[26]; применялась в случаях, когда любые законные основания для ареста отсутствовали либо же когда власти стремились избежать судебного процесса, могущего привлечь внимание общественности. В дальнейшем эта инструкция переиздавалась (для внутриведомственного пользования) с незначительными изменениями[23].

Госпитализированный в соответствии с «Инструкцией по неотложной госпитализации…» человек мог пробыть в психиатрическом стационаре сколь угодно долго. В инструкции отсутствовало право госпитализируемого человека на защиту, пользование услугами адвоката и периодический пересмотр решений о недобровольной госпитализации[30].

Расширение сети психиатрических больниц

В советской психиатрии этого периода преобладала направленность на строительство всё большего количества психиатрических больниц[19]. Так, если в 1935 году на территории СССР функционировало 102 психиатрических больницы с 33 772 койко-местами, то в 1955 было уже около 200 психбольниц со 116 тысячами коек[31], а в период с 1962 по 1974 год количество койко-мест психиатрических лечебниц возросло с 222,6 до 390 тысяч[19].

29 апреля 1969 года председатель КГБ СССР Ю. В. Андропов направил в ЦК КПСС проект плана расширения сети психиатрических больниц и предложения по усовершенствованию использования психбольниц для защиты интересов советского государства и общественного строя. Кроме того, принимались и соответствующие закрытые постановления ЦК партии и Совета Министров[26].

Специальные (тюремные) психиатрические больницы (в сокращении — СПБ, ТПБ) были созданы в 1930-х годах по инициативе А. Вышинского[32]. С начала 1960-х годов создавалась широкая и постоянно растущая сеть тюремных психиатрических больниц[24]. Динамика их строительства в 1960-е годы выглядела следующим образом:

Также производилось расширение площадей больниц, в связи с чем увеличивался уровень их заполнения. Например, в 1956 году в Казанской и Ленинградской ТПБ был отмечен самый низкий уровень заполнения — соответственно 324 и 384 больных, а к 1970 году он вырос более чем в 2 раза: 752 больных в Казанской и 853 в Ленинградской[21]. Общее число находящихся на излечении в психиатрических больницах специального типа МВД СССР в 1968 году, по архивным данным, составляло 2465 человек, а к концу 1979 года оно выросло более чем в 2,5 раза и составило 6308 человек[21][33]. В 1986 году только в шести крупнейших специальных психиатрических больницах МВД СССР — Казанской, Ленинградской, Орловской, Сычёвской, Черняховской, Благовещенской — находились в заключении 5329 человек[21].

По словам доктора исторических наук Л. А. Королёвой, к середине 1980-х было известно о существовании 11 психбольниц специального типа, в число которых входили Днепропетровская, Казанская, Ленинградская, Минская, Орловская, Сычёвская, Черняховская, два «спецсанатория» в Киевской и Полтавской областях и др.[26] Однако Жак Росси в книге «Справочник по ГУЛАГу» упоминает, что к концу 1970-х гг. в СССР было уже около сотни «психотюрем»; кроме собственно «психотюрем», во многих больницах Министерства здравоохранения имелись камеры в распоряжении органов госбезопасности или внутренних дел[34]. По данным М. Я. Геллера, всего на территории Советского Союза действовало 83 режимных психиатрических учреждения для содержания политзаключённых, из них 17 в Москве и Подмосковье[35].

Доктор исторических наук Г. Чернявский пишет, что наиболее известными среди «психотюрем и тюрем с психотделениями» были больница при Институте им. Сербского, Новослободская и Бутырская тюрьмы, тюрьма «Матросская тишина» (все в Москве и под Москвой), психиатрическая больница в городе Белые Столбы Московской области, психотделение тюрьмы «Кресты» и больница им. И. И. Скворцова-Степанова в Ленинграде, больницы и тюрьмы в Днепропетровске, Казани, Калинине, Черняховске, Алма-Ате, Ташкенте, Великих Луках, Запорожье, Челябинске, Кишинёве, Минске, Орле, Полтаве, Киеве (Дарница), Риге и других местах[27].

Психиатрические больницы специального типа являлись учреждениями закрытого типа и находились в ведении МВД СССР[26] — юридически и фактически бесконтрольные со стороны врачебного сообщества в целом. Фактически же все СПБ были в подчинении 5-го управления Комитета госбезопасности, и поэтому все санкции по отношению к заключённым на «излечение» диссидентам применялись с ведома КГБ[26].

Используемые диагнозы

В практике применения карательной психиатрии чаще всего применялись диагностические «маски» «сутяжно-паранойяльного развития личности» и «вялотекущей шизофрении»[3][36]. Остальные диагнозы диссидентам почти не выставлялись (в частности, инакомыслящим, никогда не проявлявшим психотической симптоматики и впоследствии признанным психически здоровыми, в редких случаях ставился диагноз параноидная шизофрения)[3][29]. Особенно часто для обоснования невменяемости диссидентов использовали диагноз вялотекущей (малопрогредиентной) шизофрении[20][37]:18.

Часто высказывается мнение, что именно расширительные диагностические критерии вялотекущей шизофрении, продвигаемые А. В. Снежневским и другими представителями московской школы, обусловили использование этого диагноза в репрессивных целях[20][36][37][38]:259[39][40].

Российский психиатр Николай Пуховский называл концепцию мягкой (вяло, медленно и незаметно текущей) шизофрении мифологизированной и указывал на то, что увлечение ею российских психиатров совпало с правовым дефицитом, который позволил государству использовать этот диагноз в целях политических репрессий[38]:259.

Известный украинский психиатр и правозащитник президент Ассоциации психиатров Украины Семён Глузман отмечал, что в 1960-е годы многообразие советских психиатрических школ и направлений сменилось диктатом школы академика Снежневского, постепенно ставшим абсолютным: альтернативная диагностика преследовалась. Этот фактор способствовал массовым злоупотреблениям в психиатрии, частому использованию в судебной и внесудебной психиатрической практике диагноза «вялотекущая шизофрения» и выставлению его политическим инакомыслящим[36]. По словам украинского судебного психиатра, кандидата медицинских наук Ады Коротенко, расплывчатые диагностические критерии данной нозологической единицы, отсутствие стандартов диагностики и действие в СССР собственной классификации форм шизофрении позволяли укладывать в рамки болезни индивидуальные личностные проявления и признавать душевнобольными практически здоровых людей[37]:18,46.

Известный петербургский врач-психиатр, доктор медицинских наук, профессор Юрий Нуллер отмечал, что концепция школы Снежневского привела к крайнему расширению диагностики вялотекущей шизофрении и тому вреду, который оно принесло. Ю. Л. Нуллер добавляет, что в рамках концепции вялотекущей шизофрении любое отклонение от нормы (по оценке врача) можно рассматривать как шизофрению, со всеми вытекающими для обследуемого последствиями, что создаёт широкую возможность для вольных и невольных злоупотреблений психиатрией. Однако ни А. В. Снежневский, ни его последователи, как утверждает Нуллер, не нашли в себе гражданского и научного мужества пересмотреть свою концепцию, явно зашедшую в тупик[39][40].

Американский психиатр Уолтер Райх[англ.] отмечал, что в связи с характером политической жизни в Советском Союзе и социальных стереотипов, сформированных этой жизнью, нонконформистское поведение там действительно кажется странным и что в связи с характером диагностической системы Снежневского эта странность в некоторых случаях стала квалифицироваться как шизофрения. По мнению Райха, во многих и, возможно, в большинстве случаев, когда выставлялся такой диагноз, не только КГБ и иные ответственные лица, но и сами психиатры действительно полагали, что диссиденты больны[20].

Известные австралийский психиатр С. Блох и американский политолог П. Реддауэй называли Г. В. Морозова, Д. Р. Лунца и А. В. Снежневского[19]:219 среди ключевых фигур, возглавлявших использование психиатрии в целях подавления свободомыслия в Советском Союзе, отмечая при этом, что именно Снежневский ввёл новое толкование болезни, давшее возможность рассматривать идеологическое инакомыслие в качестве симптома тяжёлого психического расстройства[19]:220. Также С. Блох и П. Реддауэй упоминали, что сторонники других направлений в советской психиатрии (главным образом представители киевской и ленинградской школы) длительное время решительно выступали против концепции Снежневского и связанной с этой концепцией гипердиагностики шизофрении; на протяжении 1950—60-х годов представители ленинградской школы психиатрии отказывались признавать шизофрениками диссидентов, которым был выставлен диагноз вялотекущей шизофрении в Москве[19].

Французский историк психиатрии Ж. Гаррабе отмечал, что диагноз «вялотекущей шизофрении» не соответствует критериям шизофрении, принятым на Западе, и что пациенты, которым был выставлен этот диагноз представителями московской школы психиатрии, не рассматривались как шизофреники психиатрами в западных странах на основании принятых там диагностических критериев, вскоре официально закреплённых на международном уровне в МКБ-9[41].

Также диагноз «вялотекущей шизофрении» применялся карательной системой в случаях, когда обвиняемые отрицали вину, не сотрудничали со следствием или системе было неудобно приговаривать правозащитников к тюремному заключению[26][29][42].

Писатель В. Буковский и психиатр С. Глузман приводят[почему?] слова профессора Тимофеева, писавшего, что инакомыслие может быть обусловлено болезнью мозга, когда патологический процесс развивается очень медленно, мягко, а другие его признаки до определённого времени, иногда до совершения криминального поступка остаются незаметными[29].

Согласно советскому справочнику по психиатрии, «все больные шизофренией должны находиться на учёте в психоневрологическом диспансере»[43]. Таким образом, хотя вялотекущая шизофрения является нетяжёлым расстройством, лица, получившие этот диагноз, подвергались постановке на учёт в ПНД. Далее, «в неотложной госпитализации в соответствии со специальной инструкцией Министерства здравоохранения СССР нуждаются больные шизофренией, которые вследствие особенностей клинической картины (бред, императивные галлюцинации, возбуждение различного типа, гебоидные состояния с асоциальным поведением, депрессии с суицидальными тенденциями и др.) представляют социальную опасность для окружающих или самих себя»[43]. Поэтому, если психиатр трактовал какую-то общественно-политическую самодеятельность как проявление бреда или как «гебоидное состояние с асоциальным поведением», такая трактовка могла автоматически повлечь за собой недобровольную госпитализацию.



Сутяжно-паранойяльное развитие личности советскими психиатрами выделялось в качестве одной из разновидностей патологического развития психопатической личности[44] и предполагало возникновение после реальных психических травм (в частности, конфликтных ситуаций) паранойяльных реакций, из которых, как утверждалось, впоследствии формируется стройная система бреда[29][44]: доминирующая идея сменяется сверхценной и наконец — бредовой[29]. С. Глузман и В. Буковский отмечали, что сутяжно-паранойяльное развитие личности оказалось весьма удобным диагнозом для психиатрического репрессирования инакомыслящих[3]: те или иные проявления нонконформистского мышления и поведения (например, недовольство «освобождением» человека от занимаемой должности после подписания им «заявления протеста»; суждение об оккупации Чехословакии или об отсутствии в СССР демократических свобод) легко могли быть диагностированы как «бред сутяжничества» либо же «бред реформаторства» в рамках паранойяльного развития личности[29].

Под понятием «бред сутяжничества», по утверждениям С. Глузмана и В. Буковского, могли подразумеваться убеждение инакомыслящего (якобы не соответствующее действительности), что личные права индивида нарушаются, попираются, либо написание им многочисленных жалоб и заявлений с требованием восстановить «справедливость». Известными судебно-медицинскими экспертами прямо высказывались утверждения, будто бы идеи борьбы за правду и справедливость наиболее часто формируются именно у личностей паранойяльной структуры, утверждения, что судебные заседания лицами с сутяжно-паранойяльным состоянием могут использоваться в качестве трибуны для речей и обращений, и т. п.[29]

А. Коротенко упоминает, что к людям, обладавшим паранойяльным складом личности, относили, следуя мнению А. В. Снежневского, «фанатиков правды», убеждённых в правоте своих взглядов[37]:46. Как паранойяльное развитие трактовались присущие диссидентам уверенность в своей правоте, потребность в справедливости, обострённое реагирование на ситуацию, унижающую человеческое достоинство[37]:79.

По утверждению С. Глузмана, сам по себе диагноз паранойяльного развития личности ещё не означает необходимости признания лица, которому инкриминируется совершение правонарушения, невменяемым: у лиц, совершивших общеуголовные деликты, диагностирование этого расстройства почти никогда не приводило к экскульпации и последующему принудительному лечению. Согласно официальной статистике Института судебной психиатрии, вменяемыми признавали 95,5 % правонарушителей, которым был выставлен этот диагноз. Однако выставление диагноза сутяжно-паранойяльного развития диссидентам, как отмечает С. Глузман, почти всегда приводило к признанию их невменяемыми[3][29]. Аналогичным образом невменяемыми обычно признавались и диссиденты, которым была диагностирована вялотекущая шизофрения, — невзирая на слабую очерченность диагностических критериев, предполагавших невыраженность, стёртость симптоматики, не мешающей успешной адаптации в социум, профессиональной и творческой реализации[3][29].

Известный психиатр В. Я. Гиндикин в книге «Лексикон малой психиатрии» упоминал, что недобросовестное использование диагноза «сутяжно-паранойяльное развитие личности» в репрессивных целях во время эпохи застоя привело к его дискредитации и как следствие — к отказу от выделения этого диагноза в рамках МКБ-10[44].

Ю. С. Савенко, известный российский психиатр, президент Независимой психиатрической ассоциации, писал, что «самой злосчастной ошибкой советской психиатрии» явилось игнорирование критерия понятности К. Ясперса и в итоге — стирание грани между паранойяльным развитием личности и паранойяльным бредом — диагнозом, часто выставлявшимся диссидентам[45].

Жертвы использования психиатрии в политических целях

Усиление злоупотреблений психиатрией наступило после 1968 года[46]. 25 августа 1968 года восемь советских диссидентов (Константин Бабицкий, Татьяна Баева, Лариса Богораз, Наталья Горбаневская, Вадим Делоне, Владимир Дремлюга, Павел Литвинов и Виктор Файнберг) провели у Лобного места на Красной площади сидячую демонстрацию, протестуя против ввода в Чехословакию войск СССР и стран Варшавского договора. Войска были введены в ночь с 20 на 21 августа 1968 года с целью остановить в Чехословакии общественно-политические реформы, получившие название Пражской весны.

Судебный процесс над участниками демонстрации вызвал большой общественный резонанс в СССР и за рубежом. У КГБ СССР возникла сложность: одному из участников (В. Файнбергу) на допросах выбили все передние зубы, и демонстрация его в суде была сочтена нежелательной[32]. Выход был найден в отправке В. Файнберга в специальную психиатрическую больницу[32] (такое решение могло быть вынесено судом без присутствия подсудимого и без права обжалования в вышестоящем суде). Экспертизу Файнберга проводила комиссия Института им. Сербского в составе Г. В. Морозова, Д. Р. Лунца и Я. Л. Ландау. В их акте № 35/с от 10 октября 1968 года намеренно не упоминалось о вводе войск в Чехословакию, давшем повод для этой демонстрации, поступок Файнберга описывался лишь как «нарушение общественного порядка на Красной площади», а его психическое состояние описывалось следующим образом:

С увлечением и большой охваченностью высказывает идеи реформаторства по отношению к учению классиков марксизма, обнаруживая при этом явно повышенную самооценку и непоколебимость в своей правоте. В то же время в его высказываниях о семье, родителях и сыне выявляется эмоциональная уплощённость… В отделении института при внешне упорядоченном поведении можно отметить беспечность, равнодушие к себе и окружающим. Он занят гимнастикой, обтиранием, чтением книг и изучением литературы на английском языке… Критика к своему состоянию и создавшейся ситуации у него явно недостаточная[21].

В результате Файнберга признали невменяемым и направили в Ленинградскую спецпсихбольницу, где он находился 4 года — с января 1969 по февраль 1973 года[21]. Вместе с Владимиром Борисовым держал голодовку в марте — июне 1971, протестуя против помещения инакомыслящих в психиатрические больницы и невыносимых условий содержания в них; после невыполнения администрацией обещания улучшить условия содержания узников Борисов и Файнберг держали голодовку повторно — с декабря 1971 по февраль 1972 года[47].

Наталья Горбаневская неоднократно подвергалась судебно-психиатрической экспертизе по политическим мотивам, дважды принудительно направлялась в психиатрические больницы. В вину ей ставили участие в демонстрации на Красной площади против ввода советских войск в Чехословакию, написание и распространение письма об этой демонстрации, участие в издании «Хроники текущих событий» и др.[47] По заключению профессора Д. Р. Лунца, «не исключена возможность вяло протекающей шизофрении», «должна быть признана невменяемой и помещена на принудительное лечение в психиатрическую больницу специального типа»[48]. Окончательный диагноз «вялотекущая шизофрения» был выставлен в 1970 году[49].

На примере экспертизы, проведённой 6 апреля 1970 года в отношении Натальи Горбаневской, известный французский психиатр Ж. Гаррабе делает вывод о низком качестве судебно-медицинских экспертиз, проводившихся в отношении диссидентов: отсутствие в клиническом описании изменений мышления, эмоций и способности к критике, характерных для шизофрении; отсутствие какой бы то ни было установленной экспертизой связи между действием, повлёкшим за собой обвинение, и психической болезнью, могущей его объяснить; указание в клиническом описании лишь депрессивной симптоматики, не требующей госпитализации в психиатрическую больницу[41].

Илью (Элиягу) Рипса, совершившего попытку самосожжения в знак протеста против ввода советских войск в Чехословакию и обвинённого по статье 65 УК Латвийской ССР, соответствующей ст. 70 УК РСФСР (антисоветская агитация и пропаганда)[50], направили на принудительное лечение в «психбольнице особого типа» с тем же диагнозом.

В качестве примеров можно привести ещё многих. Этот диагноз пытались поставить В. Буковскому[51], но комиссия, состоявшая преимущественно из противников теории вялотекущей шизофрении, в итоге признала его вменяемым. Также этот диагноз поставлен Вячеславу Игрунову, распространявшему «Архипелаг ГУЛАГ», Леониду Плющу, Валерии Новодворской[52].

Леонид Плющ был в 1972 году обвинён по статье 62 УК Украинской ССР в антисоветской агитации и пропаганде. Трижды проходил судебно-психиатрическую экспертизу. По итогам первой экспертизы (проведённой в киевском следственном изоляторе КГБ УССР) его признали психически здоровым. Вторую и третью экспертизу проходил в Институте им. Сербского; вторая и третья экспертные комиссии пришли к выводу о наличии у Плюща «психического заболевания в форме шизофрении». Был помещён в Днепропетровскую СПБ, в результате применения высоких доз галоперидола испытывал крайне мучительные двигательные нарушения. Впоследствии отмечал тяжёлые условия пребывания в спецбольнице (избиения, злоупотребления инъекциями). За освобождение Л. Плюща боролись международные организации, известные российские правозащитники (А. Сахаров, Т. Ходорович, С. Ковалёв и др.). После четырёхлетнего пребывания в психиатрической больнице Л. Плющ был выписан и вывезен за границу, а впоследствии эмигрировал[37]:49—50,65—67.

Иосиф Бродский в феврале — марте 1964 года, после ареста, проходил принудительную судебно-психиатрическую экспертизу на «Пряжке» (психиатрическая больница № 2 в Ленинграде)[53]. Это было второе пребывание поэта в психиатрической больнице: в первый раз, ещё до ареста, он добровольно лёг в Московскую психиатрическую больницу имени П. П. Кащенко, так как он и его друзья сочли, что получение справки о психической неустойчивости Бродского снизит риск преследований; однако больница подействовала на Бродского тяжело, и он попросил друзей добиться его выписки[54]. 18 февраля 1964 года суд постановил направить Бродского на принудительную судебно-психиатрическую экспертизу[55]. В больнице на «Пряжке» Бродский провёл три недели[54] и впоследствии отмечал: «…это было худшее время в моей жизни». По воспоминанию Бродского, в психиатрической больнице к нему применяли «укрутку»: «Глубокой ночью будили, погружали в ледяную ванну, заворачивали в мокрую простыню и помещали рядом с батареей. От жара батарей простыня высыхала и врезалась в тело»[53]. Заключение экспертизы гласило: «В наличии психопатические черты характера, но трудоспособен. Поэтому могут быть применены меры административного порядка»[54][55].

Александр Есенин-Вольпин, сын Сергея Есенина, на протяжении девятнадцати лет (в 1950—60-е годы) был пять раз госпитализирован в психиатрические учреждения по политическим причинам, среди которых написание стихов «антисоветского» характера, поданное заявление о выездной визе (после того, как его пригласили на научную конференцию в США) и др. В 1972 году Есенин-Вольпин дал показания Правовому комитету Сената США о репрессиях, которым его подвергли в СССР. В 1975 известный психиатр Сидней Блох провёл неофициальное обследование психического состояния Есенина-Вольпина и не нашёл у него признаков психического заболевания как на момент обследования, так и в прошлом[24].

Известный геофизик Николай Самсонов был арестован в 1956 году после написания им трактата «Мысли вслух», где рассматривался вопрос о создании бюрократической элиты и искажении ленинских принципов. До сентября 1964 года находился в Ленинградской тюремной психиатрической больнице. По данным «Хроники текущих событий», психиатры больницы считали Самсонова здоровым, однако советовали ему признать свой трактат плодом больного воображения, что «свидетельствовало бы о его выздоровлении». Лишь в 1964 году, после того как ему начали вводить аминазин и состояние его здоровья ухудшилось, Самсонов подписал заявление, где утверждал, что во время написания трактата был душевно болен[24].

Виктор Рафальский, автор неопубликованных романов, пьес и коротких рассказов, обвинялся в принадлежности к тайной марксистской группе, написании антисоветской прозы и хранении антисоветской литературы[56]. Имея диагноз «шизофрения», провёл 26 лет в психиатрических больницах, из них 20 лет — в больницах специального типа. Побывал в психиатрических больницах Киева, Харькова, Львова, Москвы, Вильнюса, а также в ленинградской, днепропетровской, казанской и сычёвской спецбольницах[37]:60—62. В 1987 году был реабилитирован и признан психически здоровым[56]. Впоследствии были опубликованы его воспоминания «Репортаж из ниоткуда», описывающие пребывание Рафальского в советских психиатрических больницах[57].

Виктора Некипелова, обвинённого по статье 190-1 УК РСФСР («распространение заведомо ложных измышлений, порочащих советский государственный строй»), направили на обследование в Институт Сербского со следующим заключением, вынесенным экспертной комиссией города Владимира: «Излишняя, чрезмерная вспыльчивость, заносчивость… склонность к правдоискательству, реформаторству, а также реакции оппозиции. Диагноз: вялотекущая шизофрения или психопатия». В Институте им. Сербского Некипелова признали психически здоровым, срок отбывал в уголовном лагере. Об Институте Сербского написал ставшую знаменитой документальную книгу «Институт дураков»[58].

Писатель Михаил Нарица был в 1961 году арестован по обвинению в «антисоветской агитации и пропаганде» (70-я статья УК РСФСР) и признан невменяемым[59][60]. В медицинском заключении утверждалось: «Имеет собственную систему взглядов на государственное устройство с позиций свободных идей. Советскую действительность оценивает болезненно неправильно, исходя из неправомерных обобщений отдельных недостатков. Страдает психическим заболеванием в форме параноического развития личности и не может отдавать отчёта в своих действиях и руководить ими»[60]. Помещён в Ленинградскую спецпсихбольницу, вышел на свободу в 1964 году. В 1975 последовал новый арест и новая психиатрическая экспертиза[59][60], в этот раз Михаила Нарицу признали вменяемым[59].

Известный белорусский диссидент Михаил Кукобака подвергся принудительной госпитализации после того, как в 1969 году написал открытое письмо английскому писателю Айвору Монтегю, которое хотел опубликовать в газете «Комсомольская правда». В результате этой госпитализации провёл шесть лет в психбольницах тюремного типа. Кукобаку трижды подвергали судебно-психиатрической экспертизе в Институте им. Сербского, на него было заведено несколько уголовных дел. В вину ему ставили, по словам Кукобаки, отказ от участия в выборах, субботниках и мероприятиях КПСС, распространение текста Всеобщей декларации прав человека в общежитии города Бобруйска[61]. В частности, в путёвке на госпитализацию, выданной психоневрологическим диспансером в 1976 году, значилось: «по сведениям госбезопасности[,] распространял антисоветскую литературу, страдает манией переустройства общества, социально опасен»[47]. В тюрьмах и психбольницах тюремного типа находился в общей сложности 17 лет[61].

Ольга Иофе обвинялась по статье 70 УК РСФСР в том, что она принимала активное участие в изготовлении листовок антисоветского содержания, хранении и распространении документов антисоветского содержания, изъятых у неё при обыске. Предварительная экспертиза, проведённая Институтом им. Сербского (профессор Морозов, доктор медицинских наук Д. Р. Лунц, врачи Фелинская, Мартыненко), признала О. Иофе невменяемой с диагнозом «вялотекущая шизофрения, простая форма»[62][63].

Пётр Григоренко, известный диссидент, генерал-майор Красной Армии, критиковал политику партии и правительства, призывал к восстановлению ленинских принципов и норм, открыто выступал во время политических судебных процессов над диссидентами. Неоднократно был направлен на экспертизу в Институт им. Сербского, в результате с диагнозом «паранойяльное развитие» провёл несколько лет в специализированных психиатрических больницах. В экспертизах принимали участие А. В. Снежневский, Д. Р. Лунц, Г. В. Морозов, В. М. Морозов и другие крупные советские психиатры[37]:22—23,27.

29 мая 1970 года в калужскую психиатрическую больницу был помещён известный биолог и публицист Жорес Медведев, написавший несколько статей о нарушениях прав человека в СССР, среди которых был очерк о цензуре советской почты. В нём Медведев утверждал, что любое письмо любого гражданина могли вскрыть сотрудники КГБ[64]. Ночью домой к Медведеву приехали главный врач калужской психбольницы А. Е. Лившиц, заведующий обнинским психдиспансером Ю. В. Кирюшин и наряд милиции во главе с майором Н. Ф. Немовым. Не предъявив никаких документов или заключений от врачей, прибывшие потребовали от Медведева поехать с ними в Калугу на психиатрическую экспертизу[65][66]. Медведев ответил, что добровольно не поедет, но и оказывать сопротивления не будет. Пришедшие домой к Медведеву коллеги стали выражать возмущение действиями милиции, на что Немов ответил: «Мы — орган насилия, а вы можете жаловаться куда угодно». На глазах коллег Медведеву заломили за спину руки, посадили в стоящий у подъезда автобус и увезли из Обнинска в Калугу[65][66].

Экспертная комиссия в составе председателя Б. В. Шостаковича (Институт им. Сербского) и нескольких калужских врачей-психиатров «не нашла у Ж. Медведева явных отклонений от психической нормы. Однако она нашла, что Медведев проявляет повышенную нервозность и поэтому нуждается в некотором дополнительном наблюдении в условиях больницы». В защиту Медведева выступали многие советские учёные, писатели и другие представители интеллигенции (в числе которых П. Л. Капица, А. Д. Сахаров, Б. Л. Астауров, И. Е. Тамм, А. Т. Твардовский, В. Ф. Тендряков, М. А. Леонтович, В. Ф. Турчин, Л. В. Альтшулер, В. Н. Чалидзе и др.), направлявшие письма-протесты в различные инстанции и обращение к учёным, научным и творческим работникам всего мира. 17 июня Жорес Медведев был выпущен на свободу из психиатрической больницы[66].

Многие случаи госпитализации политических заключённых были хорошо задокументированы. В частности, такого рода репрессиям подвергались активисты-правозащитники, представители национальных движений[18][97], граждане, стремившиеся к эмиграции из СССР, религиозные инакомыслящие[12][18][97], поэты и авторы песен на тему советской действительности[52][98][99][100], участники неофициальных групп, пытавшихся отстаивать свои трудовые права[12][52], и лица, отстаивавшие их в одиночку[52]. Нередко узники совести оказывались в психиатрических больницах по таким причинам, как отказ верующих от службы в армии, незаконный переход границы, фальсифицированные уголовные обвинения и др.[101] Насильственно помещали в психиатрические больницы также «подписантов» — лиц, которые подписывались под теми или иными значимыми письмами, являвшимися откликом на судебные процессы и другие формы преследований[102].

Проанализировав сотни случаев политических злоупотреблений психиатрией в Советском Союзе, политолог П. Реддауэй и психиатр С. Блох отмечали, что значительную (около 10 %) часть из подвергнувшихся преследованиям составляли представители национальных движений. Как правило, они протестовали против ущемления прав в сфере языка, культуры и образования (украинцы, грузины, латыши, эстонцы, крымские татары) или выступали за предоставление реальной автономии союзным республикам в соответствии с Конституцией СССР[18].

В 20 % случаев, согласно С. Блоху и П. Реддауэю, имели место репрессии в отношении людей, стремившихся эмигрировать из Советского Союза. В некоторых случаях такое стремление было обусловлено национальной принадлежностью (поволжские немцы, желавшие вернуться в Западную Германию; евреи, желавшие эмигрировать в Израиль), в других случаях потенциальные эмигранты лишь стремились к лучшей для себя жизни[18].

Около 15 %, по Блоху и Реддауэю, составляли представители различных конфессий, стремившиеся исповедовать свою религию свободно, а также добиться полного разделения церкви и государства. Хотя советское законодательство формально гарантировало свободу совести, в действительности существовали жёсткие ограничения, и верующие, занимавшиеся распространением своих религиозных взглядов (католики, православные, баптисты, пятидесятники, буддисты и др.), подвергались уголовным преследованиям[18].

Помимо получивших широкую известность случаев помещения политических инакомыслящих в психиатрические больницы, имели место «локальные конфликты» граждан с представителями власти, заканчивавшиеся недобровольной госпитализацией, хотя клинических оснований для этого не было[103]. Такого рода репрессиям подвергались, в частности, лица, обращавшиеся с жалобами на бюрократизм и те или иные злоупотребления местных властей в высшие органы государственной власти: Центральный Комитет КПСС, Президиум Верховного Совета, Совет Министров[18].

А. Д. Сахаров писал, что в некоторых центральных учреждениях, таких как приёмные Прокуратуры СССР и Верховного Совета, существовала система направлять особо настойчивых посетителей в психиатрические больницы. К числу этих посетителей относились люди, безуспешно добивавшиеся справедливости по причине конфликтов с начальством на работе, незаконного увольнения и др.[104] В документах Московской Хельсинкской группы (1976, документ № 8) отмечалось: «Примерно 12 человек в день милиция направляет дежурным психиатрам только из приёмной Верховного Совета СССР; кроме того, ещё 2—3 человека из тех, кто пытался пройти в посольство; кроме того, неопределённое число из других мест присутствия, а также — прямо с улицы. Из них примерно половина — госпитализируется»[105].

В совместной записке руководителей КГБ, МВД, Генеральной прокуратуры и Минздрава СССР, направленной в ЦК КПСС 31 августа 1967 года, упоминалось:
Downgrade Counter