Меню
Главная
Случайная статья
Настройки
|
Дело Кравченко (фр. L'Affaire Kravtchenko) — знаковое судебное разбирательство, состоявшееся в Париже по иску о клевете Виктора Кравченко против марксистской газеты «Les Lettres franaises[фр.]», которое сыграло значимый вклад в развенчании идеологизации Советского Союза на территории Западной Европы.
Содержание
Предыстория
Виктор Кравченко, будучи инженером красной армии, в конечный период ВМВ, будучи контролёром закупок по ленд-лизу запросил политическое убежище в США, сообщив общественности западного мира о массовых нарушениях прав и свобод человека в СССР, при этом демонстративно отказавшись обсуждать военно-экономическое положение СССР[1]. После того, как вопрос о его выдаче был закрыт, тот опубликовал в 1946 году книгу «Я выбрал свободу»[англ.]. Книга со временем стала широко известной (только на английском языке издавалась 73 раза). В ней описывались все нарушения прав и свобод в Советском союзе, среди которых выделялся Голодомор, ГУЛАГ и деятельность НКВД СССР. Помимо оного, книга затрагивала фальсификации результатов пятилеток[2].
Уже в 1947 году книга была опубликована во Франции, где та практически моментально разошлась 500 000 экземпляром, из-за чего практически сразу же подверглась нападениям со стороны Французской коммунистической партии и её печатного издания — Les Lettres franaises[3]. Сразу же за этим, последовали нападения от Европейских сталинистов и СССР, которые заявили, что книга написана самими же американцами, а Кравченко — «трус, предатель, пьяница, развратник, расхититель и вор, и конечно же марионетка, управляемая США». В ответ на нападки, Кравченко подал в суд на издателей Клода Моргана и Андре Вюрмсера, а также на автора статьи Сима Томаса (позднее выяснилось, что такого человека не существует, а статью в газету принёс Андре Ульман – как утверждал Клод Морган, Ульман же и написал эту статью) за клевету[4].
Судебный процесс
Начало процесса
Судебный процесс начался 24 января 1949 года, в качестве стороны обвинения выступал Виктор Кравченко и его адвокаты — мэтр Жорж Изар и мэтр Жильбер Гейцман. На стороне защиты выступал мэтр Нордманн, мэтр Матарассо и мэтр Блюмель. Судебный процесс вёл судья Дюркгейм[5].
Заседание суда начинается с речи Кравченко[6]:
Я оставил на родине, которую горячо люблю, близких и родных. Я не знаю, что с ними стало. До этого, я никогда заграницей не был и иностранных языков не знал, у меня не было никого, когда я порвал с советским режимом. И всё-таки, я сделал это, потому что я должен был сказать миру о том, как страдает мой народ. Миллионы людей хотели бы сделать то, что сделал я, и среди тех свидетелей, которых Политбюро пришлёт на мой процесс, будут люди, которых я знаю, которых я знал, и которые думают, как я, но у них остались заложники в Москве, их жёны и дети, и они ничего об этом не скажут...
<...>
Пока я был в России, эти хозяева хвалили и выдвигали меня, и даже послали меня за границу. Но теперь, когда я порвал с режимом, меня называют предателем и вором… Меня называют предателем, и я попадаю в хорошую компанию, ибо предателями называют в Москве Леона Блюма, Бовина, Эттли и Трумана. Только Торез, Тольятти и сам Сталин – честные люди… Пока моя страна была в войне (хотя бы и союзницей Соединённых Штатов), я отказался выдать американской прессе какие бы то ни было сведения касательно военно-экономического положения моей страны. В 1940 году, когда я был на фронте, Торез сидел в Москве под крылышком у Сталина...
<...>
Пусть меня не упрекают в преувеличении, когда я говорю о советском строе. Вспомните, что вы называли преувеличением рассказы о немецких концлагерях смерти и крематориях, и это оказалось правдой. Вы увидите моих свидетелей. Это люди без родины. Они отказались от всего, они выбрали голод. Они знают, что их родные будут замучены, но они будут говорить правду. Они любят свою родину, и скажут вам, почему они остаются здесь. Они, как я, предупредят мир об опасности, ему грозящей, они, как я, готовы пожертвовать жизнью в борьбе. Я ищу борьбы!
В ответ на речь Кравченко, издатель Клод Морган сразу совершает нападение на Кравченко, пытаясь выставить его «чужим», заявляя о том, что он — француз, газета — французская, его товарищи — французы, а он, иностранец, не имеет никакого права что-либо им высказывать. После долгих рассказов об участии членов газеты в сопротивлении, тот однако умалчивает, что один из их коллег и сооснователь газеты Жан Полан ушёл из газеты более года назад, обвинив газету и ФКП в лжи и обмане. После него выступил Андре Вюрмсер, который, используя манипуляцию, начал разделение публику на «своих» и «чужих», сообщая что раз Кравченко якобы предал свою страну, тот предал рабочих, а значит саму Францию. Сталинисты пытаются активно натравить публику на Кравченко, подменяя понятия, доводя их до абсурда, высказывая самые абсурдные обвинения[6]:
|
|