«Троица» (также «Гостеприимство Авраама») — икона Святой Троицы, написанная Андреем Рублёвым в первой трети XV века. Самое знаменитое[1] из его произведений и одна из двух (вместе с фрескамиВладимирского Успенского собора) сохранившихся работ, которые, как считают учёные[2], достоверно принадлежат ему. Является одной из самых прославленных русских икон[3]. Документальных свидетельств об авторстве и истории создания «Троицы» не сохранилось.
За время своего существования икона многократно поновлялась и чинилась, при этом авторская живопись была скрыта за позднейшими слоями краски. Первая научная реставрация «Троицы» была проведена в 1918 году сотрудниками Сергиевского филиала реставрационной мастерской Комиссии по сохранению и раскрытию памятников древнерусского искусства. Многие десятилетия специалисты изучали «Троицу», используя современные методы исследования живописных произведений. Благодаря им собран исключительный по своей обстоятельности свод сведений об этой иконе.
В июле 2022 года, несмотря на протесты сотрудников, была вывезена в Троице-Сергиеву лавру, где находилась в течение нескольких дней в условиях, негативно повлиявших на сохранность. 15 мая 2023 года решением президента России Владимира Путина икона была передана Русской православной церкви на долгосрочное ответственное хранение[4][5]. Реставраторы предупреждают, что икона может пострадать без специальных условий хранения. Некоторые обозреватели считают решение политическим, вызванным сложной ситуацией в войне России с Украиной
Основа иконы деревянная, вертикального формата, размером 141,5 х 114 см. Она составлена из трёх липовых досок, которые соединены между собой с помощью клея и врезных шпонок на оборотной стороне. Перед нанесением грунта (левкаса) на основу были наклеены два куска паволоки, их стык почти совпадает с вертикальной осью иконы. Качество левкаса очень высокое, он состоит из мела, кальцита и белкового клея. Наличие в левкасе частиц кальцита, характерное также для икон из иконостаса Троицкого собора, является одним из доказательств предположения об одновременном создании «Троицы» и иконостаса[6].
Мера иконы, согласно описанию, сделанному реставраторами в 2008 году: ширина 112 сантиметров, высота 139 см, толщина доски 3 см, ширина нижнего поля — 7 см, ширина боковых — 5,2 см, ширина верхнего — 6,5 см, глубина выемки ковчега — 1 см. Вес иконы 27,3 кг. Иконный щит «Троицы», то есть основа, на которой написана икона, состоит из пяти досок шириной (слева направо — по тыльной стороне): первая — в верхней части — 29 см, в нижней — 30,5 см; вторая — соответственно 20,2 см и 19,2 см; третья — 23,3 см и 26,2 см; четвёртая — 26,3 см и 22,4 см; пятая — 11,7 см и 12,4 см; причём между третьей и четвёртой досками имеется вставка из двух планок. Доски склеены («сбиты») и к тому же соединены шпонками — своего рода клиньями[7].
Вероятно, предварительный набросок композиции в общих чертах был исполнен сухим углем. Поверх него нанесен эскизный рисунок кистью жидкими чернилами из древесного угля, яичного желтка и камеди. Рисунок выполнен широко, свободными мазками, некоторые детали намечены схематично, некоторые вовсе не прорисованы. В нескольких местах он подправлялся в соответствии с изменившимся замыслом. Окончательная проработка деталей планировалась на стадии нанесения красок[8]. Всё указывает на то, что иконописец не использовал прорись, а строил свою оригинальную композицию непосредственно в процессе работы над «Троицей»[9].
Рублёв, что характерно для средневековых художников, использовал краски на основе минеральных пигментов: охру, глауконит, киноварь, лазурит, азурит, гематит, а также свинцовые белила и органические краски собственного изготовления. Как и все иконописцы той эпохи, он не использовал чистые цвета, составляя смеси из различных пигментов и добиваясь таким образом изысканных переходов и гармоничной цветовой гаммы всего произведения[10]. Сусальным золотом были покрыты нимбы ангелов, фон иконы и её поля[11].
По фону, на полях, нимбах и вокруг чаши имеются заделанные следы от гвоздей нескольких окладов, которыми в течение нескольких столетий последовательно закрывали икону.
Композиция
На иконе изображены три ангела, сидящие за престолом, на котором стоит чаша с головой тельца, приносимого в жертву[12]. На фоне представлены дом (палаты Авраама), дерево (дуб Мамврийский) и гора (гора Мориа). Фигуры ангелов расположены так, что линии их фигур образуют как бы замкнутый круг. Они сидят, слегка склонив головы, и смотрят вдаль. Композиционным и смысловым центром здесь выступает чаша. Она трактуется как символ евхаристии, а ветхозаветный телец — предтеча агнца из Нового завета. Руки среднего и левого ангелов направлены к чаше с благословляющим жестом[13]. В иконе нет активного действия и движения — фигуры словно застыли в неподвижном созерцании, а их взгляды устремлены в вечность.
Ангел в центре — в красно-коричневом хитоне и гиматии синего цвета, гиматии левого и правого ангелов — светло-синий и зелёный соответственно[14].
Иконография
В основу иконы положен ветхозаветный сюжет «Гостеприимство Авраама», изложенный в XVIII главе библейской книги Бытия. Он повествует о том, как праотец Авраам, родоначальник избранного народа, встретил у дубравы Мамре троих таинственных странников[15] (в следующей главе они были названы ангелами). Во время трапезы в доме Авраама ему было дано обетование о грядущем чудесном рождении сына Исаака. По воле Бога от Авраама должен был произойти «народ великий и сильный», в котором «благословятся все народы земли». Затем двое ангелов отправились на погубление Содома — города, прогневившего Бога многочисленными грехами его жителей, а один остался с Авраамом и беседовал с ним[16].
В разные эпохи этот сюжет получал различные толкования, к IX—X векам, в связи с богослужебной реформой Восточной церкви, преобладающей стала точка зрения, согласно которой явление Аврааму троих ангелов символически раскрывало образ единосущного и триипостасного Бога — Святой Троицы. Это представление отразилось в появившихся в то время песнопениях (канон Климента Студита в Неделю святых отец, канон Иосифа Песнописца в Неделю праотец, каноны Митрофана Смирнского для воскресной полунощницы). Тем не менее, образцов, созданных до XIV века и представляющих в образе Святой Троицы Бога единосущного и триипостасного, известно немного. На сохранившихся до нашего времени византийских иконах три ангела сидят в ряд на единой скамье и не отличаются друг от друга атрибутами — таким образом в изокефальной (равноглавой) иконографии обозначалось их равенство[17].
Именно рублёвская икона, как считают учёные, соответствовала этим представлениям. Стремясь раскрыть догматическое учение о Святой Троице, Рублёв отказался от традиционных повествовательных деталей, которые обычно включались в изображения «Гостеприимства Авраама». Нет Авраама и его жены Сарры, сцены заклания тельца, атрибуты трапезы сведены к минимуму: ангелы представлены не вкушающими, а беседующими[13]. «Жесты ангелов, плавные и сдержанные, свидетельствуют о возвышенном характере их беседы»[18]. В иконе всё внимание сосредоточено на безмолвном общении троих ангелов.
«Формой, наиболее наглядно выражающей представление о единосущии трёх ипостасей Святой Троицы, в иконе Рублёва становится круг — именно он положен в основу композиции. При этом ангелы не вписаны в круг — они сами образуют его, так что взгляд наш не может остановиться ни на одной из трёх фигур и пребывает, скорее, внутри того пространства, которое они собой ограничивают.
Смысловым центром композиции является чаша с головой тельца — прообраз крестной жертвы и напоминание об Евхаристии (силуэт, напоминающий чашу, образуют также фигуры левого и правого ангелов). Вокруг чаши, стоящей на столе, разворачивается безмолвный диалог жестов»[19].
Согласно Валентине Зандер, средний ангел, по центральному своему положению, есть ангел Ипостаси Бога Отца, так как Бог Отец является причиной рождения Сына и исхождения Святого Духа. В то же время центральность Его положения не противоречит равночестности Божественных Ипостасей, а раскрывает лишь принцип единоначалия (монархии) Бога Отца. Средний ангел определяется не только своим центральным положением, но и монументальностью. Поворот головы и изгиб десницы центрального ангела выражают властное и мощное двигательное начало, являющееся исходным и решающим моментом композиции. Справа от центрального ангела (слева от зрителя) изображен ангел, символизирующий Бога Сына, как сидящий «одесную Бога Отца». Благословляющая десница Отца находит отклик в благословляющей деснице Сына, являющейся как бы эхом десницы Отца. Ангел, находящийся слева от центрального (справа от зрителя) в отличие от правого, выражает пассивность, почти женственность. Мягкость и нежность его контуров отвечает понятию о Нём, выраженному в Священном Писании: «и Дух Божий носился над водою» (Быт.1:2)[21].
Согласно В. Н. Лазареву, средний из ангелов, символизирующий Иисуса Христа, склонив свою голову в сторону ангела справа от него, благословляет чашу, изъявляя тем самым готовность принять на себя жертву за искупление грехов человеческих. На этот подвиг его вдохновляет Бог Отец (левый ангел), который также благословляет чашу. Дух Святой (правый ангел) присутствует как вечно юное и вдохновенное начало, как «утешитель»[22]. Впрочем, Н. А. Дёмина считает, что центральный ангел символизирует Бога Отца, а ангел слева от зрителя — Бога Сына, поскольку центральный ангел жестом благословения указывает на чашу, а склонением головы и самоуглубленным взглядом внушает мысль о необходимости жертвы справа от него ангелу, который едва приметным движением глаз дает понять, что воспринял повеление. Ангел справа от зрителя покорно и задумчиво склоняется в сторону среднего ангела, в его облике отражены мир, тишина и согласие, завершающие всё действие[23].
За ангелами изображены дерево, палаты, гора. За средним ангелом изображено дерево, которое переосмысляется не только как дуб Мамврийский, но и как «древо жизни», «древо вечности», которое могло быть символом воскресения. За левым ангелом возвышаются стройные палаты, что является образом домостроительства Божьего. За правым ангелом возвышается гора — древний символ всего возвышенного (в Библии «гора» есть образ «восхищения духа», потому на ней и происходят самые значительные события: на СинаеМоисей получает скрижали Завета, Преображение Господне совершается на Фаворе, Вознесение — на горе Елеонской)[18].
Единство трёх ипостасей Святой Троицы является совершенным прообразом всякого единения и любви — «Да будут все едино, как Ты, Отче, во Мне, и Я в Тебе, так и они да будут в Нас едино» (Ин.17:21). Лицезрение Святой Троицы (то есть, благодать непосредственного Богообщения) — заветная цель монашеской аскезы, духовного восхождения византийских и русских подвижников. Учение о сообщаемости божественной энергии как о пути духовного восстановления и преображения человека позволило осознать и сформулировать эту цель. Таким образом, именно особая духовная ориентация православия XIV века (продолжавшая древние традиции христианской аскезы) подготовила и сделала возможным появление «Троицы» Андрея Рублёва.
Оклады
В 1575 году, как свидетельствуют записи Троице-Сергиевой лавры, икона была «обложена золотом» Иваном Грозным. В 1600 году она была заново украшена драгоценным окладом царём Борисом Годуновым. Прежний же золотой оклад Ивана Грозного был переложен с неё на специально написанную для этого копию. Новый оклад повторил композицию оклада Ивана Грозного.
В 1626 году царь Михаил Фёдорович дал на икону золотые цаты с эмалями и драгоценными камнями. В XVIII веке на икону надели серебряные золочёные чеканные ризы (одеяния ангелов)[24]. Нынешнее местонахождение оклада — Сергиево-Посадский государственный музей-заповедник.
Списки
По канонам православия освящённая копия-список в меру и подобие образа полностью заменяет икону древнего письма[2].
Копия Годунова, заказанная царём в 1598—1600 годах, чтобы перенести на неё с подлинной иконы золотую ризу Ивана IV, заменив её своей. Она была поставлена по левую сторону «царских врат» собора в том же местном ряду.
Копия работы реставраторов Г. О. Чирикова и Н. А. Баранова 1926—1928 годов для международной реставрационной выставки икон 1929 года[2]. Помещена в иконостас вместо оригинала, перевезённого в ГТГ в 1929 году, её создание связано с зарубежной выставкой древнерусских икон в 1929—1932 годах, организованной И. Э. Грабарём. Освящена в 1948 году.
Исторические сведения об истории создания «Троицы» Рублёва немногочисленны и поэтому даже в начале XX века исследователи не решались что-либо утверждать и высказывали только предположения и догадки[18]. Впервые об иконе «Троица» письма Андрея Рублёва упоминает постановление Стоглавого собора (1551 год), которое касалось иконографии Троицы и канонически необходимых деталей изображения (крестов, нимбов и надписей) и заключалось в следующем вопросе, поданном на обсуждение:
«Глава МА, вопрос А: У святей троицы пишут перекрестие, ови у средняго, а иные у всех трёх, а в старых писмах и в греческих подписывают святая троица, а перекрестья не пишут ни у единого, а ныне подписывают у средняго IC ХС святая троица, и о том разсудити от Божественных правил, како ныне то писати.
О том ответ: Писати иконописцем иконы с древних переводов, како греческие иконописцы писали, и как писал Ондрей Рублев и прочие пресловущие иконописцы, и подписывати святая троица, а от своего замышления ничтоже предтворяти»[28][29].
Таким образом, из данного текста следует, что участникам Стоглавого собора было известно о некой иконе Троицы, написанной Рублёвым, которая, по их мнению, целиком отвечала церковным канонам и могла быть принята за образец.
Следующий по времени источник, содержащий сведения о написании Рублёвым иконы «Троица» — «Сказание о святых иконописцах», составленное в конце XVII — начале XVIII века. Оно включает множество полулегендарных историй, и в том числе упоминание о том, что Никон Радонежский, ученик преподобного Сергия Радонежского, попросил Рублёва «образ написати пресвятые Троицы в похвалу отцу своему Сергию».[L 1] Очевидно, что этот поздний источник большинством исследователей воспринимается как недостаточно достоверный.
Общепринятая версия создания и проблема датировки иконы
По общепринятой в настоящий момент версии, основанной на церковном предании, икона была написана «в похвалу Сергию Радонежскому» по заказу его ученика и преемника игумена Никона[1].
Вопрос о том, когда именно это могло произойти, остается открытым.
В 1411 году, сразу после нашествия Едигея, когда сгорела первоначальная деревянная Троицкая церковь, Никон Радонежский, преемник Сергия, построил новый деревянный храм. А к 1425 году был построен каменный Троицкий собор, сохранившийся до сегодняшнего дня.
Считается, что игумен Никон, ставший после смерти преподобного Сергия настоятелем, предчувствуя свою скорую кончину, пригласил артель Андрея Рублёва и Даниила Чёрного завершить убранство только что построенного белокаменного Троицкого собора. Иконописцы должны были расписать храм фресками, а также создать многоярусный иконостас[30][L 2].
Но ни в Житии Сергия, ни в Житии Никона не сказано ни слова об иконе «Троица» — говорится только об украшении собора в 1425—1427 гг.
Предполагается, что приступать к росписи соборных стен, воздвигнутых благодаря заказу и средствам князя Юрия Дмитриевича Звенигородского, можно было только через год после его постройки, когда произойдёт осадка здания. Поэтому считается, что мастера занялись созданием икон.
Благодаря соотнесению церковного предания со сведениями о строительстве Троицкого собора, возникли две версии о датировке «Троицы». Вопрос состоит в том, храмовой иконой которого именно из соборов она была:
раннего, деревянного, который был построен в 1411 году. В этом случае икона Троицы была перенесена из деревянной церкви в новый собор.
или второго, каменного, построенного в 1425-27 годах, когда был создан весь сохранившийся до нашего времени иконостас.
Таким образом, «Троица» имеет всего две возможные даты создания. Обычно в наиболее академических изданиях обе даты и приводятся через слово «или»: 1411 год или 1425-27 годы.
Эта датировка опирается на информацию о годах строительства соборов. Тем не менее, искусствоведы, рассматривая икону с точки зрения стиля, не считают этот вопрос окончательно решённым. И. Э. Грабарь осторожно датировал «Троицу» 1408—1425 годами, Ю. А. Лебедева — 1422—1423, В. И. Антонова — 1420—1427 годами. По мнению профессора В. Н. Лазарева, датировка иконы зависит от того, будем ли мы её рассматривать как произведение времени расцвета творчества Рублёва или его позднего периода. По его мнению, по своему стилю икона не может быть отделена большим интервалом от росписей Успенского собора 1408 года. С другой стороны, она гораздо твёрже по рисунку и совершеннее по исполнению, чем самые лучшие из икон Троицкого собора, возникшие между 1425 и 1427 годами, а эпоха расцвета творчества Рублёва — это 1408—1420 годы, а отнюдь не 1425—1430[31].
В 1987 году В. А. Плугиным была выдвинута гипотеза о том, что «Троица» Рублёва появилась в Троице-Сергиевом монастыре только в XVI веке (вторая половина 1550-х — 1560-е годы) как вклад царя Ивана IV Грозного[32]. По его мнению, она не была написана Рублёвым для Троицкого храма по заказу Никона Радонежского, а была привезена в Лавру Иваном Грозным. По его мнению, ошибка предшествующих исследователей в том, что они, вслед за известным историком А. В. Горским, считали, что Иван Грозный только «одел» золотой ризой уже имеющийся образ[33], хотя во вкладной книге 1638/1639 годов, воспроизводящей записи отписных ризных книг 1575 года, прямо указано: «Государя ж царя и великаго князя Ивана Васильевича всеа Русии вкладу написано в отписных ризных книгах 83 [1575] году <…> образ местной живоначальныя Троицы, обложен златом, венцы златы» и так далее. Поэтому учёный сделал вывод, что Иван Грозный вложил не только оклад, но и всю икону целиком. Плугин считал, что царь пожертвовал монастырю, где его крестили, икону Рублёва (которому она тогда ещё не приписывалась), написанную для какого-то другого места, где она находилась предыдущие 150 лет[18][L 3][34]».
Однако в 1998 году Б. М. Клосс обратил внимание на сведения так называемой «Троицкой повести о Казанском взятии», созданной до июня 1553 года[35], которые определённо свидетельствуют, что икона не является вкладом Ивана Грозного, а только «украшена» царём[36]. Таким образом, гипотеза В. А. Плугина оказалась несостоятельной[37].
Авторство и стиль
Впервые, как известно учёным, Рублёв назван автором «Троицы» в середине XVI века в материалах Стоглавого собора — это позволяет с уверенностью утверждать, что в середине XVI века Рублёв считался автором подобной иконы. К 1905 году атрибуция И. М. Снегирёва, согласно которой икона в Троице-Сергиевой Лавре принадлежит кисти Андрея Рублёва, одного из немногих известных по имени русских иконописцев, была уже господствующей[38]. В настоящий момент она является общепринятой.
Тем не менее, после раскрытия авторской живописи иконы от позднейших поновлений исследователи были так поражены её красотой, что возникали версии о том, что она была создана мастером, приехавшим из Италии. Первым, кто ещё до раскрытия иконы выдвинул версию, что «Троица» была написана «итальянским художником», оказался Д. А. Ровинский, чьё мнение «было сразу потушено запиской митрополита Филарета, и снова, на основании предания, образ был отнесён к числу произведений Рублёва, продолжая служить одним из главных памятников при изучении манеры этого иконописца». С образами Джотто и Дуччо сравнивали «Троицу» Д. В. Айналов[39], Н. П. Сычев и позднее Н. Н. Пунин[40]; с работами Пьеро делла Франческа — В. Н. Лазарев[41], хотя их сравнения скорее констатируют высочайшее качество живописи «Троицы», а не выстраивают версии того, что икона создавалась под влиянием итальянцев.
В 1970-е годы В. Н. Лазарев подытожил: «В свете новейших исследований можно определённо утверждать, что Рублёв не знал памятников итальянского искусства, а следовательно, и ничего не мог из них позаимствовать. Его главным источником была византийская живописьпалеологовской эпохи, и притом столичная, константинопольская живопись. Именно отсюда почерпнул он элегантные типы своих ангелов, мотив склоненных голов, трапезу прямоугольной формы»[42].
Икона в Лавре
Согласно архивам монастыря, с 1575 года, после приобретения оклада Ивана Грозного, икона занимала главное место (справа от царских врат) в «местном» ряду иконостаса Троицкого собора Троице-Сергиевой лавры. Она была одной из наиболее почитаемых в монастыре икон, привлекавшей богатые вклады сначала Ивана IV, а затем Бориса Годунова и его семьи[43].
До конца 1904 года «Троица» Рублёва была спрятана от глаз любопытствующих тяжёлой золотой ризой, оставлявшей открытыми только лики и руки ангелов.
Расчистка и сохранность
Предыстория расчистки
На рубеже XIX—XX веков русская иконопись как искусство была «открыта» представителями отечественной культуры, которые обнаружили, что по качеству это художественное направление не уступает лучшим мировым течениям. Иконы начали вынимать из окладов, которые закрывали их практически полностью (за исключением т. н. «личного письма» — лиц и рук), а также расчищать. Расчистка была необходима, так как иконы традиционно покрывались олифой. «Средний срок полного потемнения олифы или масляно-смоляного лака составляет от 30 до 90 лет. Поверх потемневшего покровного слоя русские иконописцы писали новое изображение, как правило, совпадавшее по сюжету, но в соответствии с новыми эстетическими требованиями, предъявляемыми временем. В одних случаях поновитель точно соблюдал пропорции, принципы композиционного построения первоисточника, в других — повторял сюжет, внося поправки в первоначальное изображение: менял размеры и пропорции фигур, их позы, другие детали»[44] — т. н. поновление икон.
Поновления «Троицы»
«Троица», начиная по крайней мере с 1600 года, поновлялась четыре или пять раз[45]:
Первое поновление её относится к временам, видимо, Годунова.
Следующее, скорее всего, к 1635 году, когда поновлялась вся живопись монументальная и иконостас Троице-Сергиевой Лавры, и учитывая характер поновлений монументальной живописи, мы можем предполагать, что именно в это время икона «Троица» была варварски спемзована и те утраты красочного слоя, которые мы имеем на сегодняшний день, — например, на одеждах ангелов и на фоне, — результат этого поновления.
Далее она поновлялась в 1777 году при митрополите Платоне во время такой же переделки Троицкого иконостаса.
Далее дважды, по сведениям, предоставленным Гурьяновым, в XIX столетии: в 1835 году и в 1854—1855 — палешанами, а также художником И. М. Малышевым[45].
Расчистка 1904 года
В начале XX века иконы расчищались одна за другой, и многие из них оказывались шедеврами, радовавшими исследователей. Возник интерес и к «Троице» из Лавры. Хотя, в отличие, например, от Владимирской или Казанской икон, она не пользовалась огромным почитанием верующих, не совершала чудес — не была «чудотворной»[L 4], не мироточила и не стала источником большого числа списков, тем не менее, она пользовалась определённой репутацией — главным образом, благодаря тому, что полагали, что этот образ был тем самым, на который указывал «Стоглав», поскольку ни о каких других заказанных Рублёву «Троицах» известно не было. Важно упомянуть, что по причине упоминания в «Стоглаве» имя Рублёва как иконописца (как бы его «канонизации» как художника) было весьма почитаемо среди верующих, и поэтому ему приписывались многие иконы. «Изучение „Троицы“ могло дать в руки историков искусства своего рода надёжный эталон, сверяясь с которым можно было получить исчерпывающее представление о стиле и методах работы прославленного мастера. Вместе с тем, эти данные позволили бы проводить экспертизу других икон, которые приписывали Андрею Рублёву на основании легенды или расхожего мнения»[28].
По приглашению отца-наместника Троице-Сергиевой лавры весной 1904 года иконописец и реставратор Василий Гурьянов[46], вынул икону из иконостаса, снял с неё золотой чеканный оклад, а затем впервые освободил от позднейших записей и почерневшей олифы икону «Троицы»[28]. Гурьянов был приглашён по совету И. С. Остроухова, реставратору помогали В. А. Тюлин и А. И. Изразцов.
Как оказалось, последний раз «Троицу» поновляли (то есть «реставрировали» по понятиям старинных иконописцев, записывая заново) в середине XIX века. При снятии с неё оклада Гурьянов разглядел не рублёвскую живопись, а сплошную запись XIX века, под ней был слой XVIII века времён митрополита Платона, а остальное, возможно, какие-то фрагменты других времён. И уже под всем этим лежала рублёвская живопись.
Когда с этой иконы была снята золотая риза, — пишет Гурьянов, — мы увидали икону, совершенно записанную… На ней фон и поля были санкирные, коричневые, а надписи золотые новые. Все одежды ангелов были переписаны заново в лиловатом тоне и пробелены не краской, а золотом; стол, гора и палаты вновь переписаны… Оставались только лики, по которым можно было судить, что эта икона древняя, но и они были затушеваны в тенях коричневой масляной краской[47].
Когда Гурьянов, сняв три слоя напластований, последний из которых был выполнен в палехской манере, открыл авторский слой (как выяснилось при повторной реставрации в 1919 году, в некоторых местах он до него не дошёл), и сам реставратор, и очевидцы его открытия испытали настоящее потрясение. Вместо тёмных, «дымных» тонов тёмно-оливкового вохрения ликов и сдержанной, суровой коричнево-красной гаммы одежд, столь привычной глазу знатока древнерусской иконописи того времени, открылись яркие солнечные краски, прозрачные, поистине «райские» одежды ангелов, сразу же напомнившие итальянские фрески и иконы XIV, в особенности — первой половины XV века[28].
Икона в ризе
Середина XIX века — 1904 год
1904
1905—1919
Современное состояние
Икона в годуновском окладе. Фотография 1904 года.
Икона в 1904 году с только что снятым окладом. Подлинная живопись скрыта под слоем записи конца XIX века. В правом верхнем углу на фоне — пробное удаление записей, сделанное в 1904 году (голова и плечо правого ангела и фон с горкой).
Фотография «Троицы» после завершения расчистки Гурьянова
Фотография «Троицы» после поновления Гурьянова, под сплошной гурьяновской записью. Гурьяновская работа была даже его современниками оценена крайне низко, и уже в 1915 году исследователь Сычёв говорил, что реставрация Гурьянова памятник на самом деле скрыла.
При реставрации 1919 года, кроме живописи Рублёва, дошедшей с большими утратами, были оставлены многочисленные записи Гурьянова и записи предыдущих веков. Живописная поверхность иконы ныне представляет собой сочетание разновременных слоёв живописи.
Сняв слои поздней живописи, Гурьянов записал икону заново в соответствии со своими собственными представлениями о том, как должна выглядеть эта икона (реставраторы «Серебряного века» были ещё весьма архаичны). После этого икону вернули в иконостас.
Исследователи пишут о расчистке и реставрации Гурьянова, которую позже пришлось ликвидировать: «Собственно, реставрацией в современном научном понимании этого слова можно назвать (но и здесь не без некоторых оговорок) лишь раскрытие памятника, проведённое в 1918 году; все предыдущие работы над „Троицей“, по сути, являлись лишь её „поновлениями“, не исключая и „реставрации“, имевшей место в 1904—1905 годах под руководством В. П. Гурьянова. (…) Не вызывает никакого сомнения то, что реставраторами иконы была сознательно усилена, по сути, вся её графически-линейная структура — с грубым форсированием ими контуров фигур, одежд, нимбов и даже с явным вмешательством в „святая святых“ — в область „личного письма“, где недочищенные до конца и, вероятно, слабо сохранившиеся авторские „описи“ ликов и „рисунок“ их черт (уже достаточно схематично воспроизведённые позднейшими поновлениями XVI—XIX веков) были буквально помяты и поглощены жёсткой графикой В. П. Гурьянова и его помощников»[45].
Расчистка 1918 года
Как только икона попала опять в иконостас Троицкого собора, она достаточно быстро заново потемнела, и пришлось её раскрывать вновь. В 1918 году под руководством Юрия Олсуфьева начинается новая реставрация иконы. Это раскрытие было начато по инициативе и велось по заданию Комиссии по раскрытию древней живописи в России, в состав которой входили такие видные деятели отечественной культуры, как И. Э. Грабарь, А. И. Анисимов, А. В. Грищенко, К. К. Романов, и Комиссии по охране памятников искусства Троице-Сергиевой лавры (Ю. А. Олсуфьев, П. А. Флоренский, П. Н. Каптерев). Реставрационные работы велись с 28 ноября 1918 года по 2 января 1919 года И. И. Сусловым, В. А. Тюлиным и Г. О. Чириковым. Все последовательные этапы раскрытия «Троицы» нашли весьма подробное отражение в реставрационном «Дневнике». На основе имеющихся в нём записей, а также, вероятно, и своих личных наблюдений Ю. А. Олсуфьевым значительно позднее, уже в 1925 году, был составлен сводный «Протокол № 1»[45] (все эти документы сохранились в архиве ГТГ и были опубликованы в статье Малькова в «Музее»[45]).
