Меню
Главная
Случайная статья
Настройки
|
118-й батальон шуцманшафта (нем. 118 Batalion Schutzmannschaft / SchutzmannschaftsBtl 118 / Ukrainian Schuma[1]) — коллаборационистское шуцманшафт-подразделение немецкой вспомогательной охранной полиции (нем. Schutzpolizei), сформированное в июле 1942 года в Киеве на основе одной из рот 115-го батальона охранной полиции (бывших членов распущенного немцами Буковинского куреня[2]), военнопленных Красной армии[3] и просто местных добровольцев. Хотя в батальоне служили во многом этнические украинцы, его ряды в немалой степени пополнили и представители других этносов СССР, в первую очередь русские и белорусы[1][4].
Подразделение возглавлял немецкий майор Эрих Кернер, однако важную роль в руководстве играл и бывший старший лейтенант Красной армии Григорий Васюра[5]. Осенью 1942 года полицейское формирование перебросили в Белоруссию, где шуцманы проводили вооружённые операции против советских партизан и принимали участие в карательных акциях против гражданского населения. Летом 1944 года членов батальона передислоцировали во Францию, где часть из них под руководством Василия Мелешко перешли на сторону местного подполья.
118-й батальон наиболее известен участием в сожжении белорусской деревни Хатынь 22 марта 1943. В дальнейшем многие виновные в этом и других злодеяниях коллаборационисты были осуждены и казнены.
Содержание
Формирование
С конца 1941 — начала 1942 года немцы развернули формирования многочисленных охранных и полицейских подразделений на оккупированных территориях СССР, основным контингентом которых стали местные жители и советские военнопленные. Одной из таких вспомогательных частей стал 118 охранный батальон, комплектование которого началось весной 1942 года в Киеве. В первые 2 роты набрали бывших красноармейцев, выходцев преимущественно из восточных областей УССР. Накануне войны они окончили ускоренные курсы офицерской подготовки, затем попали в плен и согласились на службу в полиции[6]. В дальнейшем этих бойцов, которые составили основной костяк батальона, расквартировали в казармах на улице Левашовской. Многие из них считали переход на сторону нацистов способом спасти свои жизни в суровых немецких лагерях. Отдельных лиц толкали на такой шаг предвоенные сталинские репрессии[7].
Вербовка полицейского подразделения продолжилась летом. В июне к нему присоединили 3-ю роту 115-го батальона шуцманшафта, которая в результате такой структурной реорганизации стала первой ротой в 118-м. Её солдаты ранее служили в Буковинском курене — полувоенном формировании мельниковцев, участники которого прибыли в Киев осенью 1941 года и присоединились к созданию местной полиции, на которую возлагали обязанность обеспечения общественного порядка и безопасности в городе. Среди лиц, включенных в состав 115-го и 118-го батальонов, были украинские участники резни в Бабьем Яру[8]. 100 человек из третьей роты 115-го батальона сформировали первую роту 118-го батальона; это была самая активная часть батальона, считавшаяся его элитой и состоявшая в основном из националистов с Западной Украины. Еще две новые роты состояли из советских военнопленных, в основном украинцев[8] и местных добровольцев из Киевской области[9][10]. В конце декабря немцы развернули репрессии против украинских националистических активистов, в частности гестапо арестовало и казнило несколько десятков буковинцев[11]. Сам курень был распущен за деятельность, которая шла вразрез с политикой оккупационной администрации. Часть буковинцев перешла к подпольной работе в организационных структурах ОУН(м), тогда как многие другие — с антикоммунистических или вообще оппортунистических соображений — попали в состав шуцманшафта[12][13].
Дополнительным контингентом батальона стала мобилизована сельская молодежь из Киевской области, которую немцы воспринимали как наименее «отравленный» большевистской пропагандой слой населения. Юношей заверили в том, что они будут охранять Киево-Печерскую лавру, железнодорожные узлы, банки и складские помещения[14]. После прохождения медкомиссии и заполнения необходимых анкет они становились новобранцами. Хотя для вида добровольности их спрашивали, хотят ли они служить в вооружённом формировании, никакой альтернативы, кроме отправления в Германию или дезертирства, они не имели. Упомянутые рекруты не получили ни униформы, ни оружия. Никаких военных учений также не проводилось[15].
Структура
В батальоне вместе существовали как немецкая комендатура, руководителем которой был майор Эрих Кернер, так и собственно коллаборационистская, которую возглавлял сначала бывший советский майор Иван Шудра, а впоследствии — полковник Константин Смовский[укр.], в прошлом старшина армии УНР и контрактный майор польской армии. Дублировалось также руководство рот и взводов. Должность начальника штаба по стороны немцев занимал Эмиль Засс, а со стороны коллаборационистов — сначала красноармеец Коровин-Корниец, а с декабря 1942 — бывший старший лейтенант РККА Григорий Васюра, который ранее прошел школу пропагандистов при Восточном министерстве. Командиры из среды шуцманов выполняли роль заместителей немецких офицеров и подофицеров и имели крайне ограниченную власть над частью. Неравенство их положения проявлялась даже в величине зарплаты: начальник штаба по стороны коллаборационистов получал 39 марок и выполнял функции завхоза, тогда как немецкий командир имел 200 марок. Только с нарастанием интенсивности антипартизанские борьбы зарплату шуцманам повысили[16].
Боевые действия
Боевые действия против советских партизан шуцманы развернули в июле 1942 года вблизи сел Обовищи, Кливины и Толстый Лес в окрестностях городка Хабное, где батальон понес первые значительные потери в столкновении с рейдирующим отрядом украинских комунистических партизан. Ковпаковцы обладали количественной и качественной преимуществом, имели кавалерию и артиллерию. В ноябре батальон перебросили в Черниговскую область. В конце осени 1942 уже обученное подразделение, доказавшее высокую надежность в боях, отправили в Беларусь. Руководствуясь принципом «разделяй и властвуй», немцы таким образом пытались спровоцировать напряжение и межнациональные конфликты, на которые направлялись бы основные потуги местного сопротивления[15]. В то же время оккупанты опасались, чтобы украинские по происхождению коллаборационисты, находясь в непосредственном контакте с украинским населением, не обратили своего оружия против немецкой армии[17]. Лишь зимой 1942—1943 годов несколько десятков солдат 118-го батальона перейшло на сторону красных партизан и волынской УПА[18].
В Минске солдаты подразделения прошли недельное обучение, переорганизацию и доукомплектование. На тот момент в него входили не только украинцы, но и немало русских и белорусов, выходцев из кавказского региона (вроде армянина Хачатуряна или осетина Искандерова), несколько поляков и татар и, как утверждают исследователи Андрей Дуда и Владимир Старик, даже четыре еврея: Зубров, Гусаров, Давид и Швец. Местом дислокации штаба, первой и третьей роты стали села Логойск и Плещеницы[19], тогда как вторая сотня была брошена на поиски дезертиров и находилась с декабря 1942 по февраль 1943 вблизи Слуцка. Первое время шуцманы были привлечены к охране транспортных коммуникаций и патрулирование территории[6]. С начала 1943 года деятельность батальона сосредоточилась вокруг ведения операций против движения сопротивления. Так, в одном из первых лесных боев вблизи Плещеницы члены боевой части разбили советскую партизанскую группу, которая понесла значительные потери в живой силе и лишилась 17 обозов военного снаряжения.
Как отмечает шведский историк Пер Андерс Рудлинг, ссылаясь на юридические документы из советских архивов и решения судов СССР и Канады, в оккупированной Беларуси 118-й батальон был вовлечен в безжалостный план террора. Его члены участвовали в жестоких репрессивных акциях против гражданского белорусского населения. Жертвами карательного подразделения стали жители сел Чмелевичи, Дальковичи, Котели, Заречье, Боброво, Уборок, Маковье, Осов, Новая Вилейка[6]. Шуцманы, заходя в населенный пункт, грабили и поджигали дома, а самих жителей сгоняли к какому-либо амбара и сжигали живьем или расстреливали. 26 июля 1943 полицейские обнаружили в Налибокской пуще около 50 евреев из группы партизан Бельских, которые скрывались от немцев в землянках. По распоряжению Васюры и бывшего советского офицера Василия Мелешко их укрытия забросали гранатами и расстреляли из автоматов[20]. В течение 1943—1944 годов бойцы полицейского подразделения привлекались к операциям «Hornung», «Draufgnger», «Hermann», «Hermann», «Wandsbek», «Regenschauer» и наступательной «Frhlingsfest» против советских партизан и в меньшей степени против польского подполья. Вооруженные акции осуществляли совместно со 115, 102 и 101 батальонами шуцманшафта, Русской освободительной армией, балтийскими, венгерскими и собственно белорусскими подразделениями.
По другой версии (версии историка Владимира Косика), батальон для борьбы с партизанами был переброшен в Белоруссию только в июле 1943 года.[21]
Как пишут исследователи Дуда и Старик, в декабре 1943 года командиры 118 батальона, действуя без ведома немцев, заключили соглашение о перемирии с подразделением Армии Крайовой близ городка Ивье. Стороны договорились избегать столкновений, и как проявление доброй воли, полякам вернули захваченных у них лошадей. Такое положение примирения продлилось до начала 1944 года, когда польские партизаны нарушили соглашение и расстреляли девять пленных батальона; их похоронили в селе Василишки[22]. Шуцман Ю. Пасечник приводит другой случай соглашения о перемирии, заключенного в апреле 1944 года, с польским отрядом капитана Леха. Ему предшествовало увлечение солдатами АК стрелка Ярослава Похмурского, которого отвели в штаб и допросили на предмет боевого состояния подразделения. В ответ командование 118-го батальона приняли в заложники главнокомандующим польских жителей города, заставляя партизан освободить пленника. Дело удалось уладить, и по этому поводу председатель тамошнего поместье устроил принятия, на которое пригласили командование первой сотни и влиятельных польских жителей. Соглашение о перемирии продолжалась до 22 мая 1944 года, когда батальон капитана Леха попытался уничтожить расквартированную в Ивье роту шуцманов. Поляки не смогли достичь эффекта неожиданности и были разбиты[23]
На Гродненщине 118-й батальон, перенумерованный в 63-й, действовал до мощного советского наступления в июне 1944 года, в результате которого, понес существенные потери и был спешно передислоцирован в Восточную Пруссию. Здесь шуцманов привлекли в состав полицейской бригады СС «Зиглинг», которая, в свою очередь, в июле 1944 года была перевезена поездом в Безансон (Франция) для формирования 30-й гренадерской дивизией СС (1-я белорусская/2-я русская). С большей части 63-го и 62-го (бывший 115) батальонов был создан второй батальон 76-го полка этой дивизии[24]. Последний, по словам бойца Владимира Катрюка, насчитывал от 500 до 600 человек[18].
Уничтожение Хатыни
22 марта 1943 бойцы 118-го батальона совместно с военнослужащими печально известного немецкого «зондер-батальона СС Дирлевангер» приняли участие в уничтожении жителей белорусской деревни Хатынь. Сначала жителей избивали и грабили, осуществляя насилие над женщинами. Затем жителей, которые не успели спрятаться, согнали со своих домов в деревянный сарай размером 12х10 метров, закрыли двери, обложили соломой и подожгли с нескольких сторон[25]. Через некоторое время дверь упала, а люди стали выбегать из здания, охваченного пламенем. По уцелевшим открыли огонь из пулеметов, автоматов и винтовок. По словам одного из свидетелей на дальнейшем процессе, которому посчастливилось выжить, за стационарным пулеметом разместился командир отделения первого взвода первой роты Владимир Катрюк[26]. Погибло 149 белорусских крестьян, в том числе 75 детей.
В декабре 1986 года на закрытом процессе в Минске по делу начальника штаба батальона Григория Васюры бывшие военнослужащие батальона дали показания об участии подразделений «шуцманшафт-118» в уничтожении Хатыни[27]:
Из показаний Остапа Кнапа: «После того как мы окружили деревню, через переводчика Луковича по цепочке пришло распоряжение выводить из домов людей и конвоировать их на окраину села к сараю. Выполняли эту работу и эсэсовцы, и наши полицейские. Всех жителей, включая стариков и детей, затолкали в сарай, обложили его соломой. Перед запертыми воротами установили станковый пулемёт, за которым, я хорошо помню, лежал Катрюк. Поджигали крышу сарая, а также солому Лукович и какой-то немец. Через несколько минут под напором людей дверь рухнула, они стали выбегать из сарая. Прозвучала команда: „Огонь!“ Стреляли все, кто был в оцеплении: и наши, и эсэсовцы. Стрелял по сараю и я».
Вопрос: Сколько немцев участвовало в этой акции?
Ответ: «Кроме нашего батальона, в Хатыни было около 100 эсэсовцев, которые приехали из Логойска на крытых машинах и мотоциклах. Они вместе с полицейскими поджигали дома и надворные постройки».
Из показаний Тимофея Топчия: «Тут же стояло 6 или 7 крытых машин и несколько мотоциклов. Потом мне сказали, что это эсэсовцы из батальона Дирлевангера. Было их около роты. Когда вышли к Хатыни, увидели, что из деревни убегают какие-то люди. Нашему пулемётному расчёту дали команду стрелять по убегавшим. Первый номер расчёта Щербань открыл огонь, но прицел был поставлен неправильно и пули не настигали беглецов. Мелешко оттолкнул его в сторону и сам лёг за пулемёт…»
Из показаний Ивана Петричука: «Мой пост был метрах в 50 от сарая, который охранял наш взвод и немцы с автоматами. Я хорошо видел, как из огня выбежал мальчик лет шести, одежда на нём пылала. Он сделал всего несколько шагов и упал, сражённый пулей. Стрелял в него кто-то из офицеров, которые большой группой стояли в той стороне. Может, это был Кернер, а может, и Васюра. Не знаю, много ли было в сарае детей. Когда мы уходили из деревни, он уже догорал, живых людей в нём не было — дымились только обгоревшие трупы, большие и маленькие… Эта картина была ужасной. Помню, что из Хатыни в батальон привели 15 коров».
Дал показания и сам Васюра[28]:
|
|