Меню
Главная
Случайная статья
Настройки
|
Двоежёнство (бигамия, двоебрачие, двоемужество в случае женщин) — частный случай многожёнства, одновременное нахождение мужчины в браке с двумя женщинами. Термин «двоежёнство» предполагает юридический запрет полигамии; в случае законодательно разрешённой практики обычно употребляются термины «многожёнство» или «многобрачие/полигамия».
Содержание
История
Древний мир и Античность
В Древнем Риме двоежёнство было запрещено, однако существовали конкубинат (длительный, а не случайный неофициальный или «гражданский» брак одного мужчины с одной или одновременно с несколькими женщинами) и проституция. Мужчина в республиканскую эпоху мог состоять и в законном браке, и в конкубинате (с разными женщинами). Рождённые в таком «браке» дети не считались законными, поэтому были ограничены в наследственных правах. В эпоху Империи конкубинат условно признавался законным у воинов, а также в случае постоянного сожительства при невозможности брака, например, у чиновников и сенаторов с вольноотпущенницами, гетерами, актрисами (Закон Папия-Поппея)[1]. С развитием института конкубината уже в поздний республиканский период семейные отношения настолько усложнились, что трудно было провести разграничение между браком, конкубинатом и полигамией. В связи с этим императорское семейное законодательство было направлено на преобразование конкубината в правовое явление, определить его условия по аналогии с условиями, которые возникали при вступлении в брак[2].
Средние века
В соответствии со сводом законов китайской династии Тан (618—907 годы) «Тан люй шу и» двоежёнство каралось наказанием в виде 1 года каторги. В том числе семья женщины получает наказание, уменьшенное на 1 степень (100 ударов тяжёлыми палками). В случае, если при этом мужчина женился обманным путём, то он подвергается наказанию 1,5 годами каторги, а семья жены наказанию не подлежала[3].
В дохристианский период в древнерусском обществе существовали две разновидности брака: моногамная и полигамная. В «Повести временных лет», написанной с христианских позиций, с явным осуждением указывается «радимичи, и вятичи, и северъ… имяху же по две и по три жены». Князь Ярополк, несмотря на то что уже имел «жену грекиню», привезенную его отцом Святославом Игоревичем из похода на Византию[4], успешно сватался к полоцкой княжне Рогнеде[5]. Однако во время междоусобной войны Владимир Святославович после захвата Полоцка княжну Рогнеду, просватанную прежде за Ярополка, насильно взял себе в жёны[6]. После крещения Руси Владимир вынужден был принять христианские обычаи и обратился к Рогнеде: «Я крещён теперь, принял веру и закон христианский, теперь мне следует иметь одну жену, которую и взял я в христианстве, ты же избери себе кого-либо из моих вельмож, и я тебя выдам за него»[7], но она отказалась и приняла монашеский постриг. Видимо, на Руси существовал и левират: Владимир Святославич после убийства своего брата Ярополка женился на его вдове «грекине Предиславе»: «Володимиеръ же залеже жену братьню грекиню». Вскоре она родила сына Святополка, который считался «от двух отцов», так как вдова уже была беременна («от греховного плод злой бывает» — предполагается, что эта история представляет собой позднейшую тенденциозную вставку).
Судя по всему, двоежёнство не было искоренено полностью. Распространённой точкой зрения считается, что как в языческие, так и в христианские времена, многожёнство процветало только среди знати, низшие слои населения, в первую очередь по экономическим причинам, его не практиковали[8]. По мнению историка Б. А. Романова, стоит расценивать, что именно к князьям и боярам были направлены слова митрополита Иоанна, который велел наказывать отлучением от святого причастия тех, кто «безъ студа и бес срама 2 жене имеють»[9]. Помимо многожёнства среди древнерусской знати было распространено и наложничество. Из письменных источников известно, что галицкий князь Ярослав Осмомысл настолько полюбил «наложницу его Настаску», что готов был ради женитьбы на ней отправить в монастырь свою законную супругу Ольгу, дочь князя Юрия Долгорукого, и которую он в 1171 году вынудил к бегству вместе с сыном Владимиром в Польшу. Однако местные бояре подняли восстание («учинили смятение»), захватили и заперли князя, наложницу его Настасью сожгли на костре, а с Ярослава взяли клятву жить с женой по закону («яко ему имети княгиню вь правду»). Как замечает В. Н. Татищев, «Ярослав стал с нею жить, как надлежит, но за страх наказания от народа, а не от любви искренней»[10]. Н. М. Карамзин по этому поводу замечает: «Мир, вынужденный угрозами и злодейством, не мог быть искренним: усмирив или обуздав мятежных бояр, Ярослав новыми знаками ненависти к княгине Ольге и к Владимиру заставил их вторично уйти из Галича»[11].
После принятия христианства происходит рецепция византийского брачно-семейного законодательства (сборник «Номоканон», одна из редакций которого положена в основу древнерусской «Кормчей книги»). В связи с регламентацией брачных отношений со стороны церкви двоежёнство на Руси стало преследоваться по закону. Ст. 9 Церковного Устава князя Ярослава (краткая редакция) указывает на последствия заключения второго брака при существовании нерасторгнутого первого. Если виновным в этом преступлении является муж, то он подлежит наказанию, назначенному епископом, а «молодую в дом церковные, а с старою жити». Ст. 16 направлена против двоежёнства, допускаемого языческими традициями. В этом случае церковный брак мог быть и вовсе не заключён, обе жены могли быть «водимыми» (это понятие употребляется уже в «Повести временных лет» для обозначения языческих жён). Это преступление каралось штрафом в размере 40 гривен, также в этом случае необходимо было оформить отношения согласно церковному уставу («первую держать по закону»), а в случае если же это предписание церковного суда не выполнялось, мужа полагалось «казнию казнити». Вторая жена («подлеглая») направлялась в монастырь[12]. Таким образом церковь отстаивала институт единобрачия как в случае заключения церковного брака, так и в случае существования языческого. Историк С. В. Бахрушин считал, что в господствующих классах к XI веку моногамный брак на Руси получил окончательное признание[13]. Однако эта точка зрения не разделяется другими исследователями. Так, по мнению Н. Л. Пушкаревой, проблема искоренения многожёнства не была ликвидирована даже к концу XVI века[14].
В XI веке рабби Гершом ввёл 1000-летний запрет на многожёнство для ашкеназских евреев,[15] который рассматривается как шаг на пути к европеизации их семейных отношений (по мнению противников введения многожёнства, слова «на 1000 лет» означают «навсегда»)[16].
Как указывает медиевист Ю. Л. Бессмертный, «в правосознании позднего Рима моногамия отнюдь не представлялась единственно нормальной формой. И неюридический брак, и даже конкубинат не обязательно воспринимались в пейоративном ключе»[17]. Позднее происходившая христианизация брачных союзов и установление церковного брака наталкивалась на сопротивление именно при запрете многожёнства; в борьбе с устоявшимися традициями труднее всего пробивала себе дорогу именно идея моногамного нерасторжимого брака: «Так, судя по хронике Фредегара (VII в.), король Дагоберт I имел одновременно с королевой Нантхильдой ещё двух жён „на положении королев“ (ad instar reginas); аналогично у Пипина Геристальского, согласно „Продолжению Псевдо-Фредегара“ (VIII в.), кроме официальной жены Плектруды, имелась и „altera uxor“. В памятниках IX в. хронисты избегают столь откровенной фразеологии, хотя реальная ситуация изменилась в то время, по-видимому, лишь частично: автор панегирических „Деяний Дагоберта“ (первая треть IX в.), говоря о том же Дагоберте I, опускает упоминания хрониста-предшественника о „трёх королевах“; он именует „женой“ короля лишь одну из них. Это не исключает, однако, существования конкубин: одновременное обладание женой и конкубиной не встречает осуждения хрониста IX в., воспринимается им как нечто обыденное и принятое»[17].
В 1090 году король Франции Филипп I отправил свою жену Берту Голландскую в фактическое заключение в замок Монтрёй-сюр-Мер. Два года спустя он похитил у своего вассала Фулька Анжуйского его жену — Бертраду де Монфор (вероятно, с её согласия). Король организовал не одобренный клиром формальный развод со своей женой («выяснилось», что супруги оказывается находились в слишком близком для брака родстве) и женился на Бертраде. Этот брак, совершённый в нарушение церковных канонов и при жизни своей законной жены, вызвал возмущение духовенства — 16 октября 1094 года церковный собор в Отёне отлучил короля от церкви. На Клермонском соборе в 1095 году папа Урбан II подтвердил это решение[18]. В 1096 году король Франции всё-таки подчинился. Бертрада была удалена, отлучение снято[19]. Однако король вскоре возвратил Бертраду и продолжал жить с ней и только в 1104 году под нажимом духовенства согласился развестись с ней. Этот брак был признан незаконным, все четверо детей от него считались также незаконными. В период утверждения церковного брака и каноническими трудностями при его расторжении, на фоне противостояния светских властей и римских пап этот случай не является единичным. Французский король Филипп II Август, которого Жак Ле Гофф охарактеризовал как «последний французский король, практиковавший полигамию»[20] 5 ноября 1193 года, пользуясь поддержкой галликанской церкви на ассамблее епископов добился разрешения на развод с Ингеборгой Датской, ссылаясь на якобы существовавшее родство между ними. Уже 1 июня 1196 года он женился на Агнессе Меранской. Римские папы и их представители поддерживали его предыдущую жену Ингеборгу, после безрезультатных переговоров Иннокентий III наложил 13 января 1200 года интердикт. Филипп II сделав вид, что подчинился желанию папы, вернул Ингеборгу ко двору. Затем он заключил Ингеборгу в замок Дурдан и вернул Агнессу. В марте 1201 года церковный собор в Суассоне потребовал от Филиппа Августа соблюдение брака с Ингеборгой и изгнать Агнессу. Король согласился, но добился отсрочки, ибо его «дополнительная жена» была беременна, однако несколько позже она умерла при родах. По политическим соображениям в 1213 году король вернул Ингеборгу ко двору, где она жила с мужем «как брат и сестра», и пользовалась почётом и уважением, пережив своего мужа[20].
В XII веке в Европе ещё продолжается процесс христианизации брака, происходит включение его в число основных христианских таинств. Многие исследователи считают, что в XII—XIII веках произошёл решающий перелом в истории брака[21][22]. Однако с данной точкой зрения не совсем согласен Ю. Л. Бессмертный, который отмечает существование в указанный период различных видов супружеских союзов, не оформленных по церковным правилам. По его мнению[23]:
Ни включение в XII в. брака в число основных христианских таинств, ни распространение так называемой компромиссной его модели (учитывающей и теологические, и светские традиции его истолкования) ещё не означали превращения канона христианского брака во внутренний императив для всех мирян. О подобном превращении можно говорить лишь в применении к следующим — XIV и XV — столетиям, когда церковный брак становится, как мы увидим ниже, единственной общепринятой формой супружеского союза. К этому более позднему времени и относится, на наш взгляд, подлинный перелом в становлении моногамного брака. В XII—XIII вв. до этого было ещё довольно далеко.
Ю. Л. Бессмертный указывает, что нарушение церковного канона брака в XII—XIII веках не приобрело ещё в глазах современников однозначно осуждаемого явления: «Моногамный христианский брак не стал непререкаемым идеалом ни для знати, ни для крестьян и горожан»[23].
Есть немецкая сага середины XIII века о графе Глейхене, немецком крестоносце, участнике Шестого крестового похода, повествующая о том, что он бежал из турецкого плена с дочерью султана, которая стала его второй женой[24][25]. Папа Римский дал согласие на то, чтобы граф, не разводясь с первой женой, взял себе в жёны турчанку, если та примет христианство. Тройной плотской брак счастливо длился до смерти супругов, о чём повествует надгробная надпись в Эрфуртском соборе в Тюрингии[26][27]. И. В. Гёте знакомый с этой историей, в своей ранней драме «Стелла» (1775) использовал её в финале пьесы, где Цецилия, одна из героинь пьесы, пересказывает её своему мужу Фернандо и таким образом объясняет своё согласие на «любовь втроём» с ним и Стеллой; заканчивая свой рассказ, она произносит:
|
|