Меню
Главная
Случайная статья
Настройки
|
Эта статья тематически связана с вики-проектом «Литература», цель которого — создание и улучшение статей по темам, связанным с литературой. Вы можете её отредактировать, а также присоединиться к проекту, принять участие в его обсуждении и поработать над требуемыми статьями.
Содержание
Без заголовка
Кто-нибудь мог бы сказать кто назвал его «Совесть эпохи» & «нравственный гений». Везде говорится "современники".[1], [2], [3]. Humus sapiens 08:24, 11 октября 2005 (UTC)[ответить]
Без заголовка
слушайте, а как он вернулся в Россию из Сибири? А Сибирь это не Россия? Участник:87.240.15.26
- Логично. Поправлю. Спасибо. Serguei S. Dukachev 19:04, 6 сентября 2007 (UTC)[ответить]
Запрос на дополнение статьи
Встретил законную критику, кто-то может дополнить статью?
Дача Короленко находилась в хуторе Джанхот (под Геленджиком) с 1889 по 1915г. Сейчас там находится дом-музей писателя.
Имя жены Короленко
В некоторых источниках имя жены Короленко указывается как Евдокия Семёновна Ивановская, в некоторых как Автодья Семёновна Ивановская. Как правильно? Или это варианты одного и того же имени? --DonaldDuck 05:40, 24 ноября 2010 (UTC)[ответить]
- Автодья Семёновна Ивановская — очевидно, имелась в виду Авдотья :)--Хомелка :) / обс 09:44, 7 января 2011 (UTC)[ответить]
Дело Бейлиса
В статье сказано, что это дело сфальсифицировано исправьте. — Эта реплика добавлена с IP 188.162.133.75 (о) 10:27, 9 февраля 2011 (UTC)[ответить]
- То что это дело сфальсифицировано не доказано. — Эта реплика добавлена с IP 188.162.133.75 (о) 10:48, 9 февраля 2011 (UTC)[ответить]
- Вообще-то доказано. Возможно Вам стоит внимательно прочитать статью Дело Бейлиса (в том числе приговор суда) и авторитетные источники, на которых она основана. В любом случае это не связано напрямую со статьей Короленко, Владимир Галактионович.
- P.S. Подписывайте пожалуйста Ваши реплики с помощью четырех тильд (~~~~). TenBaseT 11:00, 9 февраля 2011 (UTC)[ответить]
Сергей Александрович Короленко (?—1908)
@BAW: коллега, Вы написали, что он «Помещик села 1-я Александровка Магдалиновской волости Новомосковского уезда Екатеринославской губернии», но в указанном источнике я не вижу упоминания этого лица, там помещиком указан Александр Максимович Короленко. Если они родня (отец и сын?), нужно дополнительное подтверждение, что поместье перешло к Сергею Александровичу.— Yellow Horror (обс.) 17:43, 7 июля 2020 (UTC)[ответить]
- Уважаемый коллега! Как Вы правильно заметили, Александровка -это родовое гнездо Короленко. И это поместье было унаследовано сыновьями Сергеем и Андреем Короленко. Но я имел ввиду Александровку (Магденко). В тексте владельцем участка земли прямо указан штабс-ротмистр Сергей Александрович Короленко на 1887 год (когда он еще служил в кавалерии). — BAW (обс.) 17:37, 8 июля 2020 (UTC)[ответить]
Короленко - украинский писатель
Есть предложение изменить описание и уточнить, что Короленко украинский писатель 37.139.175.13 17:03, 16 июня 2022 (UTC)[ответить]
Язык Короленко
Вообще-то Короленко не написал ни строчки на украинском языке. Он писал на русском языке. Андрюкс (обс.) 07:46, 27 июля 2023 (UTC)[ответить]
И более того, он прямо писал, что не считает себя украинцем (далее цитаты из "Истории моего современника"):
...Одно только последствие как будто вытекало из открытия, сделанного для меня Буткевичем: если я не москаль, то, значит, моему бывшему другу Кучальскому не было причины меня сторониться. Эта мысль пришла мне в голову, но оскорбленная гордость не позволила сделать первые шаги к примирению. Это сделал за меня мой маленький приятель Стоцкий. Однажды мы проходили с ним по двору, когда навстречу нам попался Кучальский, по обыкновению один. Стоцкий со своей обычной почти обезьяньей живостью схватил его за руку и сказал:
—Слушай, Кучальский. Поди с нами. Ведь он не москаль. Буткевич говорит, что он малоросс.
Кучальский на минуту остановился, как будто колеблясь, но затем взгляд его принял опять свое обычное упрямо-печальное выражение...
—Это еще хуже,—сказал он, тихо высвобождая свою руку,—они закапывают наших живьем в землю...
Эта простая фраза разрушила все старания украинца-учителя. Когда после этого Буткевич по-украински заговаривал со мною о «Чуприне та Чортовусе», то я потуплялся, краснел, замыкался и молчал.
Может быть этому способствовало еще одно обстоятельство. В нашей семье тон был очень простой. У отца я никогда не замечал ни одной искусственной ноты. У матери тоже. Вероятно поэтому мы были очень чутки ко всему искусственному. Между тем вся фигура нового учителя казалась мне, пожалуй, довольно привлекательной, даже интересной, но... какой-то не настоящей. Он одевался так, как никто не одевался ни в городе, ни в деревне. Тонкий казакин, кисет на шнурке, люлька в кармане широких шаровар, казацкие подусники—все это казалось не настоящим, не природным и не непосредственным, а «нарочным» и деланным. И говорил он не просто, как все, а точно подчеркивал: вот видите, я говорю по-украински. И мне казалось, что если, по его требованию, я стану отвечать ему тоже на украинском языке (который я знал довольно плохо), то и это выйдет не настояще, а нарочно, и потому «стыдно».
В Буткевиче это вызывало, кажется, некоторую досаду. Он приписал мое упорство «ополячению» и однажды сказал что-то о моей матери «ляшке»... Это было самое худшее, что он мог сказать. Я очень любил свою мать, а теперь это чувство доходило у меня до обожания. На этом маленьком эпизоде мои воспоминания о Буткевиче совсем прекращаются.
Счастливая особенность детства—непосредственность впечатлений и поток яркой жизни, уносящий все вперед и вперед,—не позволили и мне остановиться долго на этих национальных рефлексиях... Дни бежали своей чередой, украинский прозелитизм не удался; я перестрадал маленькую драму разорванной детской дружбы, и вопрос о моей «национальности» остался пока в том же неопределенном положении...
...Однажды, в воскресенье, я залучил таким образом товарища еврея Симху. У него были художественные наклонности, и я охотно слушал его игру на скрипке. В свою очередь я угостил его чтением „Гайдамаков“. Читал я на этот раз недурно, голос мой стал гибким, выразительным, глубоким. Однако вскоре почувствовал, что живая связь между мной и слушателем оборвалась и не восстановляется. Я взглянул в симпатичное лицо моего приятеля и понял: я читал еврею о том, как герой Шевченковской поэмы, Галайда, кричит в Лисянке: „Дайте ляха, дайте жида, мало мені, мало!..“ Как гайдамаки точат кровь „жидівочек“ в воду и так далее... Это, конечно, была „история“, но от этой поэтической истории моему приятелю стало больно. А затем кое-где из красивого тумана, в котором гениальною кистью украинского поэта были разбросаны полные жизни и движения картины бесчеловечной борьбы, стало проглядывать кое-что, затронувшее уже и меня лично. Гонта*, служа в уманьском замке начальником реестровых казаков, женился на польке, и у него было двое детей. Когда гайдамаки под предводительством того же Гонты взяли замок, иезуит приводит к ватажку его детей-католиков. Гонта уносит и режет обоих „свяченым ножом“, а гайдамаки зарывают живьем в колодце школяров из семинарии, где учились дети Гонты.
У Добролюбова я прочел восторженный отзыв об этом произведении малороссийского поэта: Шевченко, сам украинец, потомок тех самых гайдамаков, „с полной объективностью и глубоким проникновением“ рисует настроение своего народа. Я тогда принял это объяснение, но под этим согласием просачивалась струйка глухого протеста... В поэме ничего не говорится о судьбе матери зарезанных детей. Гонта ее проклинает:
Будь проклята мати,
Та проклята католичка,
Що вас породила!
Чом вона вас до схід сонця
Була не втопила?*
Думалось невольно: ведь он на ней женился, зная, что она католичка, как мой отец женился на моей матери... Я не мог разделять жгучей тоски о том, что теперь
Не зapіже батько сина,
Своєї дитини
За честь, славу, за братерство,
За волю Вкраїни...*
Это четырехстишие глубоко застряло у меня в мозгу. Вероятно, именно потому, что очарование националистского романтизма уже встречалось с другим течением, более родственным моей душе.
Однажды Авдиев, чтобы заинтересовать нас Добролюбовым, прочитал у себя в квартире отрывки из его статей и, между прочим, „Размышления гимназиста“. Я вдруг с удивлением услышал давно знакомое стихотворение, которое мы когда-то списывали в свои альбомы... Так вот кто писал это? Вот кто говорил обо мне, об Янкевиче, о Крыжановском, об Ольшанском? На наше положение прямо и ясно указывала литература и затем уже сопровождала каждый наш жизненный шаг... Это сразу роднило с нею. Статьи Добролюбова, поэзия Некрасова и повести Тургенева несли с собой что-то, прямо бравшее нас на том месте, где заставало. Казак Шевченка, его гайдамак, его мужик и дивчина представлялись для меня, напротив, красивой отвлеченностью. Мужика Некрасова я никогда не видел, но чувствовал его больше. Всегда за непосредственным образом некрасовского „народа“ стоял интеллигентный человек, с своей совестью и своими запросами... вернее—с моей совестью и моими запросами...
Эта струя литературы того времени, этот особенный двусторонний тон ее—взяли к себе мою разноплеменную душу... Я нашел тогда свою родину, и этой родиной стала прежде всего русская литература
(Эта часть истории моего современника вызвала оживленные возражения в некоторых органах украинской печати*. Позволю себе напомнить, что я пишу не критическую статью и не литературное исследование, а только пытаюсь восстановить впечатление, которое молодежь моего поколения получала из своего тогдашнего (правда, неполного) знакомства с самыми распространенными произведениями Шевченко. Верно ли передаю его? Думаю, верно. Это была любовь и восхищение. Но... стоит вспомнить сотни имен из украинской молодежи, которая участвовала в движении 70-х годов, лишенном всякой националистической окраски, чтобы понять, где была большая двигательная сила... Движение „в сторону наименьшего (национального) сопротивления“,—как его называет один из критиков-украинцев,—вело сотни молодых людей в тюрьмы, в Сибирь и даже (как, например, Лизогуба) на плаху... Странное наименьшее сопротивление...)
Wi1-ch (обс.) 15:45, 24 апреля 2025 (UTC)[ответить]
|
|